Полынная елка. И я не верю, что интернет сможет полностью вытеснить книги

Полынная ёлка

Время такое…

Вместо предисловия

Никто не любит предисловий. Читатель не любит их читать, а писатель – писать. Потому что это словно ты уже стоишь на опушке леса, на берегу интересной истории, а взрослые держат тебя за руку и объясняют, какие в лесу водятся звери, какие растения нельзя брать в рот и что кричать, когда заблудишься. Нет, хочется скорее туда, в таинственный, страшный лес, чтобы самому во всём разобраться.

Поэтому я не обижусь, если вы сначала прочитаете историю, а потом решите, нужно вам или нет перекинуться парой слов с автором. Если посчитаете, что нужно, возвращайтесь сюда, в начало.

А началось всё давно. Даже не в моем детстве, а когда Генриху было лет 13–14. Он сражался с волком. Была ночь. Волчара вцепился в жеребёнка сзади и тянул его к себе, а Генрих держал жеребёнка за голову и пытался втащить его к себе, в шалаш. Отпускать было нельзя. Ни за что. Волк был один, и Генрих был один. Волк был большой и голодный. А Генрих очень низкого роста, тощий и ещё более голодный. Удивительно, что фамилия у Генриха была Вольф, в переводе с немецкого – Волк. Все родные у мальчишки были очень далеко, а мама и вовсе умерла, поэтому никто не собирал ему на работу узелок с едой. Какая семья была у волка – никто никогда не узнает. Но для кого-то же он пытался украсть жеребёнка. Волк хотел есть, а Генрих хотел жить.

Оба тянули жеребёнка молча. Такая вот тихая схватка. Остальные жеребята и кобылы сбились в кучу и жалобно ржали. У Генриха не осталось сил звать на помощь, пальцы онемели. Надо было дотерпеть до рассвета. Чтобы выжить, надо было просто не разжимать пальцы и терпеть, и тогда, возможно, помощь придёт. Если сдашься, то за потерю колхозного имущества мальчишку ждала трудармия, а то и расстрел. Шла война.

Утром мимо проехал на коне местный колхозник с ружьем. Выстрелил – волк убежал. А Генриху пришлось ещё долго разжимать пальцы, чтобы отцепиться от жеребёнка.

Когда я для школьных сочинений и просто ради интереса спрашивала своего дедушку Андрея (так звать его было уже привычней, чем Генрих) о его детстве, о том, что пришлось пережить, о том, кто виноват в ужасах, что выпали на жизнь его поколения, он говорил нехотя, очень скупо, без подробностей, обид и обвинений, подводя черту под разговором: «Время было такое».

Дедушка умер рано – сердце не выдержало. Он был весёлым человеком, любил петь и плясать, всегда охотно играл и возился с ребятнёй, а своих детей и внуков называл «вы мои золотые». Его семья была первой в деревне, в которой немец женился на русской. Этому не радовались родные Генриха. Да и не все родные Екатерины смогли смириться.

Дети и внуки были главной ценностью и счастьем жизни интернациональной семьи. Если бы Генрих не молчал и не терпел, нас могло бы и не быть. Время было такое – опасно говорить правду, опасно делать то, что не одобрено партией. Наверное, дедушка и представить себе не мог, что я когда-то напишу эту книгу.

Но времена меняются. Только дедушку я расспросить уже не могу. Все подробности мне рассказывает моя бывшая учительница немецкого языка Мария Андреевна и её супруг. Они с Генрихом ехали в одном поезде, который увозил их из родных мест, жили в одном селе. Мария Андреевна – это Марийхе, героиня повести «Полынная ёлка». Она выжила, выросла, выучилась, помогала закладывать первый в селе сад с первыми в этом районе яблоневыми деревьями (тогда в предгорьях Алтая яблок не выращивали). В селе душевного человека и замечательного педагога любили и уважали. И только «начальство», бывало, портило жизнь. Один из глупых местных руководителей пытался обвинить учительницу… в шпионаже. Другой пытался дать поручение – слушать и рассказывать, чем занимаются на религиозных собраниях местные немцы-лютеране. Третий запретил в Доме культуры концерт, который подготовила немецкая диаспора района. И семья Марийхе первая из местных немцев приняла решение эмигрировать в Германию. Тогда это требовало мужества. Никто не знал, будет ли возможность ещё когда-то увидеться с теми, кто остаётся в Советском союзе.

Мы долго говорим. Слушать – страшно. Представлять – ещё страшнее. Оправдать невозможно. Не знать – нельзя. Эти истории – словно протянутая из прошлого рука. Та, что поможет тебе в трудную минуту. Я чувствую её и в серьёзном, и в мелочах. Однажды меня высадили из поезда, что-то напутали с билетом. Я была готова разреветься от такой несправедливости, стоя на перроне в незнакомом городе, когда мои вещи спокойненько едут себе в купе в сторону дома. И… рассмеялась, вспомнив, как добирался домой без билетов, еды и документов, с подгоревшими ногами, один из моих героев. Он был мальчишкой и – смог. И теперь своей обожжённой рукой он словно встряхнул меня за шиворот или дал подбадривающий подзатыльник. Какой глупостью на этом фоне показались мне мои проблемы.

Я радуюсь каждому моменту жизни, несмотря на неприятности и на то или иное время. Время – оно проходит. А что-то внутри тебя остаётся навсегда. Просто, если трудно, нужно не разжимать пальцы и дотерпеть до утра.

Полынная ёлка

С благодарностью и любовью – Марии Андреевне и Геннадию Теодоровичу Фитц, решившим рассказать свои истории, а также Андрею Александровичу Вольфу, который всё помнил, но старался не рассказывать

Папин наказ

Последний раз я видела папу, когда он построил нас троих возле мамы и строгим тихим голосом давал наказ.

– Лиля, – начал он со старшей. Лиля через несколько дней должна была пойти в пятый класс. – Лиля, возьми свой любимый ранец и вытащи из него все книги. Все, все, даже самые интересные. И положи в него бутылочку с водой, вот этот пакетик сухариков и переодеться. Ещё положи записку – как тебя зовут, как маму зовут и наш адрес. И свой портфель ты нигде не оставляй! Всегда помни про него, держи его рядом.

Лиля сразу начала выполнять, что ей сказали. Хотя охотней она бы обошлась без сменной одежды. Лиля у нас отличница и книжница. Больше всего на свете она хотела стать учительницей. Мы с Миной и все наши соседские дети измучились с её игрой в школу. Особенно, конечно, Мина. Мина учиться не любила, она любила бегать, прыгать и играть. Ещё Мина умела драться, как мальчишка.

– Миночка. – Папа взял Мину за руки и повернул её к маме. – Мина, ты крепко-крепко за маму держись. Вот так за юбку держись и не отпускай. Никуда не убегай, в сторону не отходи. А если мама куда пойдёт, то ты с ней иди. Или за Лилю держись.

Мина сразу вцепилась в мамино платье. Миночке было семь лет. Ранца у неё ещё не было, и папа соорудил ей рюкзачок, куда тоже положили сухари. Рюкзак удобно висел на спине, и руки у Мины были свободны.

Мне рюкзачка не дали, и я приготовилась зареветь.

– Марийхе. – Папа поднял меня на руки, крепко прижал к себе, а потом передал маме. – Марийхе… Хелена, не спускай Марийхе с рук.

Я, конечно, люблю сидеть у мамы на руках. Но недавно я научилась здорово бегать и сидеть на руках совсем не хотела.

У мамы было растерянное лицо. Такое, как если мы с Миной убегали далеко играть, за ручей, к Миусу , или в соседнюю деревню к кузену и она нас долго не могла найти. Или такое, когда Лиля нас спрашивает: «Ну-ка отвечайте, сколько будет одна курица плюс ещё одна курица?» А мы ей: «Наваристый бульон!»

Ольга Валериевна Колпакова

Полынная ёлка

Время такое…

Вместо предисловия

Книга «Полынная ёлка» Ольги Колпаковой расскажет детям, что такое война

Текст: Наталья Лебедева

Как объяснить ребенку, что такое война? А как отличить хорошего немца от плохого? Ответить на эти совсем недетские вопросы в своей книге «Полынная ёлка» попыталась детский писатель, одна из организаторов Международной детской Ольга Колпакова.

Ольга Колпакова: С детьми можно разговаривать обо всем. Другое дело, как.

Про войну я давно хотела написать,

долго собирала материал. Это воспоминания моего дедушки, очень сухие и скупые, и воспоминания моей учительницы немецкого языка, очень подробные и эмоциональные. В авторской редакции книга называлась «Мария, Марийх и Бог». Дети часто задают вопросы: Почему с нами это происходит? Почему я такой несчастный? Почему у одних есть все, а у других ничего? Ответы взрослых не всегда удовлетворяют. Да и в

Ольга Валерьевна Колпакова - детский писатель, журналист, автор более тридцати познавательных и художественных книг, председатель Содружества детских писателей Екатеринбурга/livelib.ru

моей книге финал получился полуоткрытый, главная героиня выросла, но вопросов к Богу у нее меньше не стало. Зато она поняла, что у всего в жизни есть своя цена.
Недавно с шестиклассниками мы обсуждали случай из жизни моего деда Генриха, описанный в книге, когда он вцепился в жеребенка с одной стороны, а с другой - волк. Оба хотят кушать, оба хотят жить. Кто же тут прав, кто виноват? Так же и в жизни происходит между людьми. Поэтому часто не стоит однозначно делить всех на правых и виноватых.

Вы показываете войну глазами пятилетней девочки Марийхи, ее отца, русского немца, забрали на фронт, а маму с детьми переселили в Сибирь…
Ольга Колпакова: Дети на встречах сами объясняют мне, почему повествование ведется от лица ребенка. Чтобы было не так страшно. Ребенок не замечает всех тех жутких вещей, которые видят взрослые, потому что живет в своем детском мире, полном игр и волшебства.
Помню, как в школе нам рассказывали о военных-героях. Мы ими восхищались и гордились. А дома бабушки, которые жили в тылу, рассказывали другую историю. Тогда она казалась не такой уж героической, и только сейчас понимаешь,

чтобы выжить в тылу и вырастить детей, требовалось мужества не меньше, а может, и больше, чем на передовой. Мне очень хотелось показать именно эту сторону войны.

А тема депортации сама по себе очень непростая. Я не могла найти ни фотографий, ни точных цифр. Но говорить-то об этом надо, и почему бы не использовать для этого язык художественного произведения.

Я хотела напомнить, что в войне участвовали все народы Советского Союза. И русские немцы одни из многих. Очень часто русские помогали немцам, и наоборот, потому что тогда все знали, что это наши люди. Люди уважали друг друга.

Сегодня, кстати, нам этого не хватает. Такую же книгу можно было написать о любом народе нашей многонациональной страны. Про немцев написала только потому, что лично знала всех этих людей - героев моей книги. Цели противопоставлять немцев из Германии и советских немцев у меня не было. Среди всех народов встречаются и молодцы, и подлецы.

А как объяснить ребенку, почему фашисты напали на нашу Родину?
Ольга Колпакова: Я нашла простую формулу, понятную ребенку. Человеку хочется иметь все и сразу. А если по каким-то причинам не можешь это получить, нужно пойти и отнять. Дети постарше уже понимают, что просто так, по волшебству ничего не появится, для этого нужно много работать. И тут встает главный вопрос, какой вариант подходит именно тебе.

Две маленькие героини книги получают на Рождество по куколке: младшая из теста, старшая - из соломы и тряпочек…
Ольга Колпакова: Мария Андреевна (Марийх) до сих пор с теми же эмоциями рассказывает, как она съела тот свой подарок: «Сначала съела одну руку, потом ногу…» Маленькие читатели спрашивают меня, почему настоящую куклу подарили старшей сестре, а не Марийхе, ведь она младше и ей игрушка нужнее. Но начинаешь им рассказывать про голод, и вдруг оказывается, что этот маленький кусочек теста и был самым дорогим подарком.
А как школьники объясняют, почему Марийх хоронит эту единственную куклу из тряпочек вместе с умершей сестрой. Глубина их ответов поражает. И я лично испытываю гордость за наше новое поколение.

Про современных детей говорят, что они одинаково комфортно чувствуют себя в мире реальном и виртуальном. Легко ли вам находить с ними общий язык?
Ольга Колпакова: Новые технологии они, конечно, осваивают быстрее. Но в действительности все зависит от родителей. Я лично знаю много детей, которые вообще не смотрят телевизор, а гаджеты используют только для поиска новой информации. Я не вижу проблемы в том, чтобы ребенок «зависал» в интернете, если он это делает под контролем родителей. А родители при этом находят время на то, чтобы поговорить с ребенком, сходить вместе куда-то.

И я не верю, что интернет сможет полностью вытеснить книги.

В Сети есть очень многое, но не все. Мой ребенок тоже умеет пользоваться кнопками Copy-Paste, но я достаю с полки книги, открываю на нужных страницах и предлагаю ему альтернативный вариант.

А еще взрослые много спорят о том, что современные дети мало читают, а если читают, то не то.
Ольга Колпакова:

Дети читают!

Интернет, безусловно, оттягивает на себя их внимание, но скорее не от чтения, а от игры на улице.
Вопрос, что читают, уже сложнее. Я вот не уверена, что всех детей поголовно надо заставлять читать серьезную классическую литературу. Пусть лучше читают приключения и фантастику, чем вообще ничего или только краткое изложение. Дети же все разные, и интересы у них разные. Поэтому я бы больше доверяла педагогам, которые, зная своих детей, смогут предложить подходящие именно им книги. Ведь и сдавать будут не все.

Легко ли сегодня быть детским писателем?
Ольга Колпакова:

Говорят, что мы переживаем золотой век русской литературы. Не уверена, что золотой, но серебряный точно.

Появилась возможность публиковать самые разные тексты на самые разные темы. Но одновременно появилось много «пены», которая плавает на поверхности. И без помощи специалистов сориентироваться бывает непросто. Нам очень не хватает площадок, где родители могли бы найти качественную критику. Не просто литературные обзоры, а именно объективные рецензии.
Еще одна проблема - талантливые авторы из провинции остаются практически неизвестными в России. На премию В. П. Крапивина мы получаем много очень хороших произведений, но книги выходят тиражом в 1-2 тысячи, и в лучшем случае распространяются только внутри региона. Если хочешь, чтобы тебя читали, издаваться нужно только в Москве или Санкт-Петербурге. Есть программа «Культура России», которая помогает региональным издательствам, но это капля в море. Надеюсь, ситуацию исправят набирающие популярность электронные книги.
Отдельная проблема - гонорары детских писателей. Хотя это одновременно и плюс - в детской литературе остались только те писатели, которым есть что сказать и которые не могут не писать. Но многие из них не хотят «глубоко нырять», избегают серьезных тем. Например, у нас до сих пор не появилось книги о Беслане. А такая книга обязательно нужна. В этом плане мы отстаем от Европы, где авторы быстрее реагируют на вызовы времени, а мы довольствуемся переводной литературой, хотя потенциал у наших авторов огромный.

Колпакова Ольга. «Полынная ёлка»

Художник: Ухач Сергей. Изд-во: «КомпасГид», 2017/labirint.ru

— Лиля, — начал он со старшей. Лиля через несколько дней должна была пойти в пятый класс. — Лиля, возьми свой любимый ранец и вытащи из него все книги. Все, все, даже самые интересные. И положи в него бутылочку с водой, вот этот пакетик сухариков и переодеться. Еще положи записку — как тебя зовут, как маму зовут и наш адрес. И свой портфель ты нигде не оставляй! Всегда помни про него, держи его рядом.

Лиля сразу начала выполнять, что ей сказали. Хотя охотней она бы обошлась без сменной одежды. Лиля у нас отличница и книжница. Больше всего на свете она хотела стать учительницей. Мы с Миной и все наши соседские дети измучились с ее игрой в школу. Особенно, конечно, Мина. Мина учиться не любила, она любила бегать, прыгать и играть. Еще Мина умела драться, как мальчишка.

— Миночка. — Папа взял Мину за руки и повернул ее к маме. — Мина, ты крепко-крепко за маму держись. Вот так за юбку держись и не отпускай. Никуда не убегай, в сторону не отходи. А если мама куда пойдет, то ты с ней иди. Или за Лилю держись.

Мина сразу вцепилась в мамино платье. Миночке было семь лет. Ранца у нее еще не было, и папа соорудил ей рюкзачок, куда тоже положили сухари. Рюкзак удобно висел на спине, и руки у Мины были свободны.

Мне рюкзачка не дали, и я приготовилась зареветь.

— Марийхе. — Папа поднял меня на руки, крепко прижал к себе, а потом передал маме. — Марийхе… Хелена, не спускай Марийхе с рук…

У мамы было растерянное лицо. Такое, как если мы с Миной убегали далеко играть, за ручей, к Миусу, или в соседнюю деревню к кузену и она нас долго не могла найти. Или такое, когда Лиля нас спрашивает: «Ну-ка отвечайте, сколько будет одна курица плюс еще одна курица?» А мы ей: «Наваристый бульон!»

Так мы проводили папу до сельсовета. А потом за нами приехала подвода.

Я очень люблю кататься на коне! У нас и дома когда-то были Раздор и Шустрая. Только у нас их забрали. Уже давно. Тогда у всех лошадок забирали. А корову с теленком родители отвели недавно сами и взамен получили справку. Хорошо, что кошка Мими осталась с нами! Мы взяли ее с собой на подводу.

На нашей телеге было несколько больших узлов, коробка с маслом и фасолью, мешок с мукой, тюк с одеялами, наша старенькая бабушка и мы. Старенькая бабушка у нас очень-очень строгая. Но зато она плохо ходит, и мы легко можем от нее убежать, если она начинает нас ругать. Зовут ее сразу двумя именами — Эмилия-Катерина. Раньше так было можно называть. У нас с Миной тоже, можно сказать, было по два имени. Когда взрослые сердились, то звали нас не Мина и Марийхе, а Вильгельмина и Мария. И бабушка в молитвах тоже нас так называла.

А Лиля всегда была Лиля.

Не только мы — все из нашего села ехали на станцию. Из соседней деревни, где живет наш кузен Теодор, тоже все ехали. Теодор — драчун и грубиян. Он стреляет из рогатки по голубям и воробьям и называет нас малявками. Но сейчас он сидит тихо и не обзывается. Рядом с его повозкой бежит Рекс, Теодорова собака.

Мне было интересно и весело у мамы на коленях. Так далеко на тележке я пока не каталась, да еще вместе с Мими.

Рекс немного рычит на Мими, и Мина прячет кошку под пальтишко.

Мы ехали долго, нам с Миной даже захотелось в туалет. Еще бы, ведь на завтрак мама велела выпить по две полные кружки молока и доесть сметану. Мими возилась под пальто у Мины и давила ей лапами на живот. Наверное, тоже хотела в туалет. Повозку остановили в уже сжатом поле, и мы побежали за копны.

И тут Мими вырвалась и отправилась домой! Лиля с Миной звали, звали кошку, но она убегала все дальше и дальше. Это потому, что папа не дал ей наказа все время быть рядом с мамой! Теодор смотрел со своей повозки и ухмылялся, а Рекс лаял.

Сестры заплакали, и я вместе с ними. Мими — умная кошка. Она старше нас с Миной, даже старше Лили. Но почему она так глупо поступила? Как она там будет жить одна?

У кошек даже нет своего бога, чтобы он позаботился о ней.

Потом я вспомнила, что папы тоже с нами нет, и хотела заплакать сильнее, да только впереди была станция, и там стоял состав с огромными вагонами. Поезда я почему-то испугалась и заревела уже из-за него, а не из-за папы.

— Тише, Марийхе, тише, — говорила мне мама. — А то папа услышит и расстроится. Скажет: «Что это за рева-корова и плохая девочка? А где же моя милая Марийхе?»

Тогда я поднажала, чтобы папа наверняка меня услышал. Тем более папа не наказывал мне не реветь.

Почему мы уезжали

Папу и многих остальных мужчин из нашей деревни забрали на войну. Война была уже совсем близко к Ровнополью . Однажды мы услышали взрывы. Мы заклеили окна в домах бумажными ленточками, чтобы стекла никого не ранили, если вдруг окно разобьет взрывом. А на ночь завешивали их покрывалом и одеялами, чтобы фашисты не увидели свет, и не поняли, что здесь есть люди, и не сбросили на нас бомбы с самолетов.

Мы с Миной не очень знали, что это за такая война. А Лиле мама с папой объяснили. На Советский Союз — страну, где мы живем, напала другая страна. Та страна, которая напала, называется Германия. В Германии живут немцы. Лиля ничего не поняла. Потому что мы тоже немцы. Наши мальчишки, конечно, иногда дерутся друг с другом, но взрослые-то не такие дураки! А еще наши мальчишки иногда дерутся с мальчишками из других деревень. Рядом с нами, в хуторе через речку, живут хохлы. А с другой стороны — казачья слободка. Мальчишки говорят на разных языках, ходят в разные школы, но иногда вместе играют и дерутся. Потом они мирятся, собираются на пионерские слеты и спортивные соревнования, ходят строем и жгут костры. Лиля хотела бы стать пионеркой, тогда бы ее тоже отпустили на пионерский костер. Но бабушка ей не разрешала, потому что пионеры не должны верить в Бога.

Мама Лиле объяснила, что когда-то, давно-давно-давно — этого даже наша бабушка не помнит, — немцы из Германии приехали в Россию . И стали здесь жить. А потом — это уже не давно-давно-давно, а просто давно-давно (это бабушка помнит), — Россия стала Советским Союзом. Это самая огромная страна в мире. И в ней живет много-много разных народов. Но больше всего русских. Немцев тоже много. А главный в стране — грузин Сталин .

Мы — немцы. Напали на нас тоже немцы. И все потому, что у каждого народа есть люди плохие и хорошие, злые и добрые, жадные и щедрые. И плохих немцев все стали называть «фашисты». Так объяснил папа.

Лиля тогда очень радовалась, что наши предки когда-то давно-давно-давно уехали из Германии. Кто это, интересно, придумал? Как его звали? Может, это наш прапрапрадедушка? Он спас семью от голода, приехал туда, где дали землю. Теперь у нас и большой-большой дом, и сад, и огород, и хозяйство. А если бы остались в Германии, то вдруг тоже бы стали фашистами. Лиле не хочется быть плохой, злой немкой. Ей хочется быть самой доброй учительницей на свете.

Взрослые между собой очень тихо рассуждали: если фашисты пришли бы в Ровнополье, то, может, ничего и страшного? Они ведь тоже немцы, может, с ними бы договорились, стали бы вместе жить. Может, Сталин и Красная армия неправильно сделали, что приказали всем бросать свои дома и уезжать?

Всем было очень жалко бросать каменные красивые дома, с занавесками и мебелью. Все с собой не увезешь. И большую красивую супницу, и блюдо для пирогов с нарисованными поросятами. Всю посуду родители завернули в скатерти и простыни, сложили в ведро, а ведро спустили в колодец. А банку из-под кофе, в которой лежали обручальные кольца, мама просто забыла. Банка осталась на полке. И как мама могла забыть! Это очень плохая примета.

Женщины на вокзале плакали. Тетка Юзефина упала на свой узел и кричала:

— Нас увезут в Сибирь! Мы все там сгибнем!

Теодор стоял рядом со своей мамой и молчал.

— В Сибири тоже люди живут, — сказала Лиля. — Там земля жирная, черная и все хорошо растет. Еще там много леса.

Но тетка Юзефина все плакала и плакала.

— Не плачь, — сказала я ей. — Дядя Альберт услышит, скажет: «Рева-корова!»

— Идите отсюда, малявки, — крикнул на нас Теодор, — чтоб я вас не видел!

Но мы все равно сели в один вагон.

— Подумаешь, не хочет видеть, пусть закроет глаза и не глядит, — сказала Мина.

Что было с папой

Наш папа, когда был маленький, жил в горах, на Кавказе. У Лили в учебнике есть картинка с Кавказом. Это такие красивые земли! Он рассказывал, какой вкусный виноград у них рос. А потом началась война. Не та, которая сейчас, а другая, Первая , в самом начале XX века. Но в ней тоже воевали немцы и еще много других народов. Немцы за границей так плохо себя вели, начали войну. И за это немцам на Кавказе запретили говорить на немецком языке! И в школах тоже запретили на нем говорить. Но папе в школу и не пришлось идти, потому что на села и хутора стали нападать вовсе даже не плохие немцы, а чеченцы. Они нападали и на русские села, и на молдавские. Они убивали людей, грабили дома, сжигали посевы.

— Чеченцы плохие? — спрашивала Мина.

— Нет. Они как все. Есть плохие, есть хорошие, — отвечал папа. — А есть и плохие и хорошие сразу. Как Марийхе, которая прыгает в луже и вся замарается. Или как Мина, которая дерется с Теодором.

— Это Теодор вредный, он старший и нас задирает, — сказала Лиля.

А Лиля у нас никогда не была плохой. Она была доброй и справедливой.

Папин дом сгорел вместе с документами. Когда пришли русские, то взяли папу в плен, хотя он был еще ребенком. Потому что он не был жителем России.

— Русские — тупые! — сердилась Лиля. — Ведь документы были, но сгорели!

— Лиля, такое говорить нельзя! — грозила пальцем бабушка, но не очень строго.

— Что ты, что ты! — мама качала головой и сердилась на то, что папа рассказывает такие страшные истории дочерям.

— Русские — как все, — вздыхал папа.

Папу и еще других ребят сковали цепью и погнали с Кавказа в Россию. И родителей их погнали. Родители у папы умерли, и он остался со старшими братьями. Папа вырос и женился на маме. А война и потом еще революция закончились. И они стали много работать и жить хорошо.

Но бабушка злится на русских, совсем не желает учить русский язык и не ходит в сельский совет по делам. Русские запретили церкви, запретили молиться Богу , а это совсем не хорошо. Без этого можно жить на земле, но зато после смерти не попадешь в Царствие Небесное. А бабушка туда очень хочет. А мы — не очень. Нам на земле тоже хорошо.

Может быть, немцам, которые остались в Германии, было не так хорошо на земле, как нам? Может быть, они были бедные, голодали и решили пойти отобрать еду и дома у других? Но ведь могли бы просто попросить, Лиля бы поделилась. Она всегда кормит всех собак, кошек, голубей и даже ласточек, что у нас в сарае. Или это Гитлер силой заставил фашистов пойти и завоевывать другие земли, мешать людям жить мирно?

На эту войну папу, дядю Альберта, дядю Генриха и многих других из нашего и соседних сел забрали, чтобы они защищали от фашистов свои дома и всю советскую землю.

Они сели в поезд и проехали один день, но тут налетели фашистские самолеты и стали сбрасывать бомбы. Весь эшелон разбомбили. Кто погиб — остались на месте. Кто живой — разбежались. А кто раненый — расползлись.

Папа тоже пополз по полю. Его ранило в ногу. На поле стояли копны, и он спрятался. И дядя Альберт спрятался. Только папа плохо спрятался, раненую ногу было видно. Когда самолеты улетели, кто-то постучал ему по ботинку. Это были фашисты. Они собрали всех, кого нашли, и взяли в плен. А дядю Альберта не нашли. Он долго-долго сидел в копне. Потом дядя Альберт вылез и ночью стал красться домой, к тете Юзефине. Он пришел в Ровнополье, но там уже никого не было. Дома стояли нараспашку, оставшиеся собаки выли. И везде ходили фашисты.

— Ты еврей! Или цыган! — сказали они дяде Альберту. У дяди Альберта большой нос и темные волосы. Но он немец. Просто вот таким он уродился. А Теодор у него самый обычный.

— Найн! — сказал дядя Альберт. Фашисты ему не поверили. Его заставили выкопать яму, поставили на краю и расстреляли. Потому что фашисты хотели не просто захватить весь мир, они хотели убить всех евреев и цыган .

Когда мы узнали эту историю, Лиле не у кого было спросить, хорошие или плохие евреи и цыгане.

Наш папа не был похож на еврея или цыгана. У него русые волосы и голубые, как небо, глаза. Всю войну он был в плену, проработал на ферме в Польше. После войны пани, хозяйка фермы, ему говорила: «Адольф, Адольф, не возвращайся в Советский Союз, ты никого не найдешь, там тебя посадят в тюрьму!» Но папа не послушался и вернулся. Он не попал в тюрьму. Но он не стал нас разыскивать, а поселился в Казахстане с новой женой. И звали его теперь Анатолий.

Я думаю, папа наш был как все. И хороший, и плохой. Тот, который был до войны, был очень хороший. А тот, который после, — нет. А наша хорошая Лиля сказала:

— Лучше бы его убили!

— Бог с тобой! — всплеснула руками бабушка.

— Тогда бы он попал в Царствие Небесное, разве ты этого не хочешь? — дерзко ответила Лиля.

А мама просто плакала, узнав, что папа жив и у него теперь новая семья.

Если бы мама не забыла обручальные кольца, может, все было бы по-другому. А может быть, нам тоже надо было дать папе наказ, чтобы он не забывал нас, чтобы любил нас всегда-всегда, даже если война, и возвращался домой. Но мы просто его обняли — и все.

Дорога

В поезде мы ехали на нижней полке. А над нами была еще полка и еще. Мы отгородились простыней, чтобы можно было ходить на горшок.

Вагон был без окон, но мужчины открывали дверь и становилось светлее. С нами ехали чужие папы, которых не забрали на войну. Мы тогда думали, что им очень-очень повезло. И дяде Гансу, и дяде Якобу, и Карлу. Их жены и дети были не такие грустные, как остальные в вагоне. Мужчины быстро бегали на станциях за водой, разводили на остановках костер, чтобы сварить горячую кашу. Мама тоже бегала за водой и варила нам кашу. Но тогда мы оставались в вагоне с бабушкой. И мы с Миной начинали плакать, потому что не должны были отцепляться от мамы. Мы держались за Лилю и кричали до тех пор, пока мама не прибегала с горшком каши. Затем она опять убегала на улицу, чтобы забрать два горячих кирпича, на которых стоял горшок. А поезд мог в любую минуту уйти! В нашем вагоне так потерялся Вильгельм. Он был уже почти большой и побежал за водой для своей бабушки. Вильгельм не вернулся, и его больная бабушка так испугалась, что умерла. Ее завернули в простыню и на станции вынесли из вагона.

— На все воля Божья, — сказала наша бабушка.

Тетя Юзефина запретила Теодору бегать за водой, чтобы он не отстал, и делала это сама. Бегать ей было тяжело, она очень большая и тяжелая. Даже гулять с Рексом она стала сама. Но однажды Рекс не дотерпел до остановки.

Он выпрыгнул из вагона, когда мужчины приоткрыли дверь. Мы долго слышали, как он скулил, и тоже скулили, хотя это не наша собака.

— Он побежит к Мими и расскажет ей, как катался на поезде, — пыталась утешить нас мама.

— Он попал под машину. Там, под мостом, дорога, — сказал Теодор и забрался на нарты под самый потолок. Там он неслышно плакал. Слезы падали сверху на край нашего одеяла.

Это было в тот же день, когда у Теодора расстреляли папу.

Мы ехали долго. Ходить по вагону было нельзя, потому что везде-везде сидели и лежали люди, и мы тоже сидели и играли в школу или в «наш дом». Очень часто мы играли в «последний день дома». Мы забивали кур, варили бульон, стряпали хлеб, собирали вещи, а те, которые не смогли забрать, прятали в колодец и на чердак.

Когда сестре надоедало играть со мной в дом, мы играли в «Спящую красавицу». Мина ложилась и закрывала глаза. А я должна была приносить ей выдуманные сладости на выдуманном подносе или обмахивать веером из умывальной тряпочки. Принца у нас не было, поэтому Мину никто не целовал и она засыпала по-настоящему.

Утром мы не умывались. Мама вытирала нам лица влажной тряпочкой.

Лиля рассказывала истории из учебников. Оказывается, в Сибири реки куда больше, чем наш Миус. И города больше Таганрога и Ростова-на-Дону. Там растут такие же березы, как у нас, а еще лиственницы и пихты. Таких деревьев я никогда не видела.

— В Сибири есть Алтай , он на Швейцарию похож, — добавляла Лиля. Хотя Швейцарию тоже никто из нас не видел, все удивлялись.

Мама мне тихо-тихо, на ухо, пела. Тетя Юзефина плакала, потому что не знала, как же она будет теперь жить, потому что, хотя и похоже на Швейцарию, но это же конец света.

— Господь поможет, — утешала ее наша бабушка. — Он и для нас место найдет, а нет — так помрем, не мы первые, не мы последние.

Теодор молчал.

Оказалось, мы ехали не просто долго, а долго-долго. Потому что, когда мы приехали, я разучилась бегать. Ноги были как ватные. У меня дома осталась такая большая кукла — вся, кроме головы, из тряпочек и ваты, и она могла только сидеть. Ой, как мне захотелось сюда мою Юстину!

Мама вынесли меня из вагона на руках. Мина крепко держалась за ее юбку. Лиля и бабушка следили за нашими узлами. Перенести мы их никуда не могли. Просто скатили с поезда под откос. Мама завернула нас в одеяло, мы легли на землю и уснули. Был октябрь. Утром мы помогли маме оторвать примерзшую косу от земли.

За нами опять приехали повозки. Мы ехали два дня. Дедушка, который управлял лошадью, все время хотел с нами поговорить, но это было непросто. Он не умел говорить по-немецки, а мы плохо понимали по-русски. Только Лиля объяснила ему, что мы советские немцы. Что наш папа воюет с фашистами. Он тоже стал рассказывать коротко, чтобы мы сразу выучили: это Сибирь, это село Березовка, а сам он — дед Ваня по фамилии Дедов, а бабка у него не Бабкина, как мы могли подумать, а тоже Дедова, бабушка Надя. И сын у него на войне, а больше никого нету, только пчелы да овечка. А вот эта лошадь, Рыжуха, она колхозная. Она уже старая, поэтому ее не взяли на фронт.

Дед Ваня привез нас к маленькой избушке из двух комнат. В комнате, где печка, жили они с бабушкой. А в другой они разрешили поселиться нам. В ней не было ничего, даже стола и стульев. Мама села на узел с нашими вещами и заплакала. Она не плакала всю дорогу. А мы уже не плакали. Потому что бабушка Надя Дедова дала нам горячих щей, а дедушка Ваня Дедов — меда. И почему-то после этого мама заплакала еще сильнее.

Еда

Дедушка и бабушка Дедовы были очень хорошие. У них было две овечки, гармошка и большая лиственница во дворе.

— Мариша, Минюша! — Дед Ваня звал нас чудно. Маму он называл Леночкой, нашу бабушку — Грозмутер или «Ваша бабушка». Только Лилю он называл правильно, Лилей.

Дед Ваня был колхозным пасечником.

Хозяева иногда давали нам продукты. Когда бабушка Надя приносила сырую картошку, наша бабушка отрезала от нее глазки́ и прятала их до весны. От картошки оставалось совсем мало!

— Весной, деточки, дай бог, посадим, будет у нас свой огород, — объясняла она.

Мама доставала из узлов наши вещи и носила обменивать на продукты. Так у нас не стало подстаканника, наших вязаных цветных береток, скатерти с вышивкой. Потом не осталось никаких нарядных вещей и других тоже. Из всего, что мы взяли с собой из дома, осталась одежда, которая была на нас, одеяло, крепкие большие ножницы и зеленый лев с дыркой на макушке. Во льва наливали вино. Вина у нас не было.

Когда-то бабушка рассказала нам историю, как Иисус превратил воду в вино. Мы с Миной вспомнили ее, взяли льва и налили воды. Мы сказали «Отче наш» и сами придумали несколько молитв, но ничего не получилось.

— Надо подождать, — сказала нам Лиля. Мы ждали до вечера, а вечером Лиля взяла льва и вдруг налила из него в стаканы красного напитка. Мы с Миной запрыгали от радости. Это было не вино, а чай из красного корня, но все равно мы радовались. А бабушка отчего-то отругала Лилю. Наверное, Лиля произнесла какую-то не такую молитву, что получила чай. Хотя чай из красного корня полезнее, чем вино.

Мама ходила на работу в поле, и Лиля тоже. Осень была теплая и сухая, хлеба было много. А убирать некому. Все мужчины — на фронте. И тут мужчины из нашего села очень пригодились. Они все умели водить комбайны, поэтому их и не взяли на фронт.

Мы с Миной бегали к полю, смотрели, как убирают хлеб. Комбайны «Коммунары» работали даже ночью, включив фары.

Если на краю поля найдешь колосок, то можно было съесть зернышки. Главное, чтобы не попасться на глаза председателю колхоза. Он бил бичом всех, если видел, что кто-то взял с поля хоть что-нибудь. А Лиля придумала завязки на рукавах. Иногда ей удавалось незаметно насыпать в рукава по горсточке зерна. Из него получалось несколько ложек каши.

После того как убрали хлеб, Лиля с русскими девочками ходила работать в соседнее село. И она притворялась, что тоже русская, потому что немцам было запрещено уходить из Березовки. За работу на огороде ей давали жмых — то, что оставалось, когда из бобов или подсолнуха выжмут масло. Из жмыха бабушка стряпала лепешки.

Еще можно было подкрасться к молокозаводу. Лиля подсмотрела, как делают местные ребята. Они подползают к небольшому дому, где принимали молоко и делали сыр и казеин, и ждут, когда на полянку выставят сита с творогом. Теперь надо подождать, чтобы взрослые занялись делом и не смотрели на сита. Брать творога нужно было чуть-чуть, чтобы не заметили. Сначала один воришка, согнувшись, добежит до сита, сунет ладошку — и назад. За ним, к другому ситу, бежит его приятель. А потом Лиля. Зачерпнет из крайнего — и к нам в кусты. Только часто нам не везло. Не везде творог был свежим. И Лиля несла в ладошке вонючий и клейкий почти готовый казеин, который делали из творога для фронта. Такую гадость даже в сильный голод сложно было есть.

Поздней осенью Лиля ходила по полям, смотрела, не осталось ли где незамеченной картошки. Лепешки из мороженого картофеля получались сладкие!

Наша хорошая Лиля делала нехорошие дела, но нам от этого было хорошо. Мы полдня были сыты. И потом, так делали многие, не только Лиля.

Весной бабушка начала варить щи из травы. Там были крапива, слизун, укроп. Иногда Лиля бегала на гору и приносила щавель. Вода и трава — очень невкусно. Без соли, без картошки. Я плакала, не хотела это есть.

— Плачь в тарелку, — говорила Лиля, — суп хотя бы просолится.

Когда в супе появлялась одна картошечка, бабушка выкладывала ее в мамину тарелку. И я начинала реветь еще сильнее.

— Я старая, Лиля молодая, вы маленькие, — пыталась объяснить мне бабушка. — Если мама сляжет, всем нам конец, тогда никакой надежды нет.

Но когда голодный, ничего не помогает. И я хватала рукой картошину из маминой тарелки и быстро засовывала себе в рот. И продолжала реветь, потому что я становилась плохой и мне было стыдно и жалко маму.

Чуть больше года мы прожили у бабушки с дедушкой Дедовых. Я думала, что это было тяжелое, плохое время. Но оно было хорошим. Это был последний год моего детства.

В 2017 году московский издательский дом «КомпасГид» выпустил книгу Ольги Колпаковой с иллюстрациями Сергея Ухача «Полынная елка».

Книга – представитель популярного в последнее время жанра «от лица детей страшного ХХ века – детям благополучного XXI» («Сахарный ребенок» О.Громовой, «Девочка перед дверью» М.Козыревой, «Дети ворона» Ю. Яковлевой). На этот раз перед необремененным историческими знаниями подростком — депортация поволжских немцев.

После собственно повести автор предлагает читателям своеобразный толковый словарь, объясняющий, что такое, например, «Ленинград» или «Революция», под названием «Как это было». Думаю, начать нужно именно с него, чтобы потом не отвлекаться. Конечно, школьники среднего и старшего возраста (как и люди любого возраста) – очень разные. Вполне допускаю, что многим из них нужно объяснить, что такое трудармия, что «люди были совсем как рабы», что переселенцам после войны еще долго нельзя было вернуться домой… Ну а что такое Миус-фронт – и большинство взрослых-то не знает.

Хотя порой в целом верное стремление говорить с современными подростками на их языке настолько далеко уводит от урока истории, что приводит к американскому комиксу: «Адольф Гитлер — вспыльчивый и упрямый парень»… «Сталин в пятнадцать лет подружился с революционерами»… «пионеры активно занимались спортом, учились маршировать и выполнять строевые команды, боролись с беспризорниками, обучали грамоте пожилых <…> организовывали лагеря, жили в палатках в лесу и собирались вокруг костра, чтобы обсуждать свои дела и петь песни».

Да, объяснить то, что, кажется, и так очевидно – бывает очень нелегко. Вот и перед маленькой героиней «роковых сороковых» (повесть начинается с войны и кончается победой), немкой Марийхе, жизнь ставит вопросы, решить которые не в силах умные, взрослые люди. А она — старается ответить.

Почему люди идут войной друг на друга? Из-за того, что люди «говорят на разных языках, ходят в разные школы»?

Можно ли быть ни за белых, ни за красных, а только «за себя и своего сына»?

Есть ли нации хорошие и плохие? На примере своих родных девочка видит, что немцы бывают «хорошие» и «плохие», а на примере жизни отца — что «хорошими и плохими» могут быть и русские, и чеченцы…

Да и отец… Выживший в войну, но не вернувшийся к семье, предавший жену и детей – и он, по мысли Марийхе, достоин прощения, он тоже «как все, и хороший, и плохой» (сравним с реакцией родни на такой же случай в «Последнем поклоне» В. Астафьева).

Маленькая она еще. Не так огорчает ее потеря «большого, хорошего дома и хозяйства», как обмен на еду «зеленого льва с дыркой на макушке». Она не замечает того, что на ее босых ногах протёртые, дырявые, набитые соломой валенки, не задумывается о том, что старшая сестра, мечтавшая стать учительницей, работает наравне со взрослыми и никогда не закончит школу… Это замечаем мы – читатели.

Мария-Марийхе берет пример душевной твердости, трудолюбия и смирения у старших – бабки, матери, сестры. Что помогает семье в их непростой жизни, превратившейся в бесконечный трудовой подвиг? В первую очередь – вера.

Непривычная, незнакомая, она, однако, не вызывает у окружающих явной неприязни. Учительница просит не петь в школе «У яслей я Твоих стою, Христос, мой покровитель», потому что эта песня «совсем школьная песня и очень грустная», а диковатый соседский мальчик всего лишь спрашивает: «А ты правда думаешь, что Бог существует?» Впрочем, судя по тому, что этот мальчик (русский, из деревни с традиционным православием) — на иконы реагирует попросту: «тьфу!», окружающим любая вера в диковинку.

Бог поможет, Бог не допустит… Когда убегает любимая кошка, самое страшное – что ее никто теперь не защитит, ведь «у кошек даже нет своего бога». У людей Он есть, только где Он? Как Он видит происходящее и не вмешивается? Не раз девочка и ее старшие сестры задают эти вопросы. И если младшая вздыхает «Бог, наверное, смотрел в другую сторону или был занят фашистами», то старшая грозит небу: «Если ты не оживишь Мину и не вернёшь нам маму, то тебя нет!».

Как таковой войны – сражений, штыков, танков – в книге нет. Есть суровый быт нищей военной деревни («я даже и не знала, что такое конфеты», «только у двоих человек в классе были карандаши»), на фоне которого неожиданно, как спустившиеся с газетной передовицы, возникает сообщение, что «комбайны «Коммунары» работали даже ночью, включив фары». Отдельное спасибо автору за такие детали как « Электричества в деревне не было» (растолковано в конце книги) и «С пятого класса нужно было платить за учёбу» (увы, не растолковано).

Есть ненормальные в своей жуткой обыденности истории — мальчика Теодора, потерявшего в трудармии ногу, ставшего «очень страшным, но добрым» или тетки Лизы, «такой честной, что с ней старались пореже встречаться» — чей гроб вместе с гробами других умерших от непосильной работы бросают в болото…

«Время было такое»? Или «Бог в эти годы рождался где-то в других местах»? Ни автор, ни Марийхе никого не обличают. Ни отца «с голубыми, как небо, глазами», ни соседей, обещавших девочке Лиле ботинки в обмен на тяжелую работу и обманувших ее, ни «Сталина и его помощников»… Просто рассказ про детство, в котором не было дома, конфет, книг, в котором был один праздник – рождество с ветками горькой полыни вместо елки… Рассказ выросшего уже человека — навсегда покинувшей свою великую и страшную родину и задающего Богу «не меньше вопросов, чем в детстве».

Катарина Гулевская