Червячек. Поздравления внучке от дедушки Перерождение деда в дедушку

Ты для меня всегда будешь малышкой,
Сколько б тебе ни исполнилось лет,
Внучка, сегодня, пусть каждый мальчишка
Скажет: красивее девочки нет!

Будь всегда светлой, веселой, цветущей,
Пусть стороною обходит гроза!
Ты оставайся всегда самой лучшей,
Пусть вдохновеньем сияют глаза!

Внучка нежная моя,
Души моей отрада,
Поздравляю я тебя
В твой самый светлый праздник.

Ты всегда для всей семьи -
Яркая награда.
Воплощай мечты свои,
Я буду очень рада!

Не болей и не хворай,
Будь сильной, милой, доброй,
Своих старших уважай,
Цени нашу заботу.

Пусть жизнь твоя отныне будет сладкой,
Как торты, мармелады, шоколадки,
Но даже все вкуснейшие конфетки
По сладости уступят нашей детке!
С Днем Рожденья, Внученька!

Пусть замечательная дата дня рожденья Не забудется никогда, Желаю силы, радости, вдохновенья, Чтобы было счастье всегда. И тебя, любимая внучка, Поздравляю я всей душой, Желаю счастья, любви огромной, Чтоб пришел к тебе успех большой. Чтобы каждый день улыбалась, Чтоб зажглась твоя звезда, Чтоб любовь и верность ты познала, Чтобы не грустила никогда.

Внучка, дед сегодня крикнет:
«С Днем рождения! Ура!»
Пожеланий тьма возникнет,
Несколько сказать пора.
Вот одно: без промедлений
Все решенья принимай,
Но от старших поколений
Мудрость их не отвергай.

И еще: ты будь счастливой,
Торопись же, не спеша.
Внучка, будь всегда любимой!
Ты же – дедова душа!

Взяв с собою бутерброд,
Мы отправились в поход.

Гуси, куры, петухи
Нам с Анфисой не враги.
И корова, и свинья
Нам с Анфисою друзья.

Птица весело поет,
Пчелка мед домой несет.
На листок забрался жук,
Паутину вьет паук.

Кошка моет лапой нос,
Громко лает старый пес.
Цапля взмыла до небес,
В мире множество чудес.

Чудо раз у нас - Анфиса,
А второе - Василиса.
Будет время, теплым днем,
Мы с собой ее возьмем.

Тебе желаем, наша внучка,
Подобно розе расцветать,
И оставаться модной штучкой,
Про нас почаще вспоминать,

Всегда любить и быть любимой,
Богатой жизни без забот,
И быть такою же красивой,
Все хорошеть из года в год!

Внученька! Радости яркой,
Море красивых букетов,
Добрых улыбок, подарков,
Нежного солнца и света!
Как разноцветная радуга,
Что в облаках появляется,
Пусть каждый день тебя радует,
Все твои сны исполняются!

Желаю тебе радости, тепла!

Ты доброй и разумной будь!

С Днем рождения, внучка наша!
Ты на год уже взрослей.
Ты одна у нас всех краше,
Всех умней ты, всех добрей.

Мы желаем, чтоб ты вечно
Оставалась бы ты такой,
Счастье чтобы бесконечно
Для Тебя текло рекой.

Внученька, девочка милая,
Мы обожаем тебя,
Всеми ты нами любимая,
Светлое наше дитя,

Всё мы желаем, что хочется,
Песен, улыбок, цветов,
Чтоб ты играла, как кошечка,
Был тебе мир и покой!

Веселая девчонка, забавная хитрюшка –
Как много счастья в доме внучка принесла!
Будь счастлива и ты, малышка-хохотушка!
Желаю тебе радости, тепла!
Чтобы задорный блеск в глазах светился,
Чтоб легок был весь твой дальнейший путь!
А чтоб в прекрасную царевну превратиться,
Ты доброй и разумной будь!

Ты - наше солнышко,
Звездочка, внученька!
Светлый денечек
И теплая ноченька!
Радость безмерная,
Счастье заветное
И соловьиная
Трель предрассветная!
Пусть милосердием
Взгляд твой наполнится,
Все в жизни сбудется,
Точно исполнится!
Пусть только добрые
Люди встречаются!
Пусть твоим качествам
Все удивляются!

Глава четвертая

Дедушка и внучка

В тот час, когда Иван Саввич ложился в постель со смутным беспокойством человека, позабывшего сделать что-то важное, в тот самый час внучка дедушки Глечикова, Тоня, тряслась на подводе по корням боровой дороги.

Время было позднее. До деревни оставалось километров восемь. В бору было темно, как в глухом коридоре. На небо наплывали тучи - собиралась гроза. Эмтээсовский кучер, жалея лошадь, шел рядом с телегой.

Погода портилась. Угол жесткой брезентовой подстилки все больнее хлестал Тоню по руке, и его невозможно было унять.

Тоня вспомнила казенную чистоту мягкого вагона, в котором обжилась за двое суток, щебетание стаканов в железнодорожных подстаканниках, вспомнила соседей-пассажиров: инженера в носках, надетых наизнанку, старую интеллигентную учительницу. Поезд умчался далеко, за тридевять земель, и в купе по-прежнему тепло, а на столике, наверное, так и лежит недочитанная «Виктория», которую Тоня брала у учительницы. Инженер, наверное, похрапывает, перебравшись на нижнюю, тонину, полку, а учительница в сотый раз разглядывает карточку своего малыша… Им покойно и уютно, и они несутся к своему привычно устроенному счастью.

Телега пошла ровней - из бора выбрались на полевой проселок. Высоко в небе урчал самолет: среди редких неясных звезд Тоня заметила медленно плывущие зеленые и красные огоньки, удивительно красивые в кромешной тьме ночи. Но сколько она ни вглядывалась - самого самолета так и не смогла различить, словно он был прозрачен и сквозь него просвечивались звезды. Вскоре огоньки затерялись, шум постепенно утих, и только ветер порывисто, по-зимнему, свистел по-над землей. Неожиданно сверкнула молния, и рядом с телегой на секунду возникло белое привидение. Тоня не сразу догадалась, что это кучер. Гроза явно собиралась, однако дождя не было. Где-то рядом, как выстрел, ударил гром, и снова все стихло, кроме ветра и вкрадчивого шепота тележных колес.

Так, не дождавшись дождя, за полночь въехали в деревню.

Деревня спала. Избы едва различались в темноте. Лошадь по привычке пошла к колхозной конторе, но кучер догнал ее и резко дернул вожжу. Он был сильно не в духе. Отправляясь из МТС, Тоня говорила, что едет к родному дедушке, а теперь оказалось, что ни разу в деревне не была и где живет дедушка - не знала. «Как теперь его разыщешь?» - пробормотал кучер и пустил лошадь наугад вдоль дороги. К счастью, возле ближней избы послышались мужские шаги, и кучер крикнул:

Эй, хозяин! Где тут Глечиков живет?

Советник? - спросили из темноты.

Шаги приблизились, и кто-то вспрыгнул в телегу, больно придавив Тоне ногу.

Давай, поехали, - сказал колхозник. - Держись правой стороны.

Тоня высвободила ногу, и они поехали.

Кого везешь? - спросил колхозник.

Зоотехника доставил, - ответил кучер.

У нас и жить будет?

У вас. Где же еще?

Женщина.

Тогда дело пойдет, - сказал колхозник насмешливо.

Тоня очень устала, ей хотелось спать, и у нее не было сил обидеться, что при ней разговаривают так, будто она глухонемая. Ехали довольно долго. Наконец колхозник сказал:

Тормози.

Тут? - спросил кучер.

Нет, - сказал колхозник. - Здесь я обитаю. Вертай обратно и отмеряй отсюда… обожди-ка… Зефировы, Васильевы… отмеряй отсюда седьмую избу. Спасибо, что подвез.

Ты что это?! Лошадь запаренная, а ты!.. Я тебя!.. - от возмущения кучер не смог соорудить мало-мальски складной фразы и залился такой замысловатой бранью, что, слушая его, колхозник успел разыскать в кармане папиросы, закурить и даже осмотреть Тоню, бесцеремонно приблизив догорающую спичку к самому ее лицу. Это был молодой парень в пиджаке, небрежно накинутом на плечи, и в расстегнутой, несмотря на холод, косоворотке. Лица его разглядеть Тоня не успела. Запомнилась только улыбка, какая-то странная, необычная, застенчиво-нахальная улыбка, застывшая в уголках его тонких губ.

Отсталый человек, - спокойно сказал он Тоне. - Заместо спасибо - лается. Кабы понимал, что без меня дольше проездил бы - добровольно бы подвез.

И, сказав это, парень ушел домой.

Кучер кое-как отсчитал семь изб, и телега наконец остановилась. Тоня постучала сначала тихо, потом погромче. Никто не откликался. Тогда раздраженный до последней степени кучер вошел в палисадник и стал молотить кнутовищем по оконным наличникам так, что зазвенели стекла. Бил он до того сильно, что в соседней избе отворилась дверь и заспанный голос произнес:

Кто это там ломится?

Не знаете, Глечиков дома? - крикнул кучер.

Стали стучать вдвоем: Тоня в дверь, кучер в окна. По всей деревне залаяли собаки. Внутри не было слышно ни звука.

Ничего не поделаешь, - сказал кучер. - Придется вам в сарае ночевать. Сейчас погляжу - может, сарай не замкнут.

Я тебе погляжу! - внезапно донеслось из сеней.

Дедушка! - обрадовалась Тоня.

Это кто? - спросили из сеней.

Это я, дедушка, Тоня.

Какая такая Тоня?

Внучка, Тоня. Открывай, дедушка!

В сенях замолчали, и долго ничего не было слышно.

Ты отворишь или нет, старый черт? - спросил кучер.

Выдвигаемый засов зашумел, звякнула задвижка, дверь открылась, и дедушка Глечиков в портках и валенках встал на пороге.

Ты чего приехала? - спросил он Тоню так, будто они не виделись часа два или три.

Я насовсем, дедушка, из Ленинграда…

Чего же ты так, среди ночи-то?

Не терпелось доехать. Здравствуйте, дедушка!

Глечиков троекратно, как полагается, приложился к прохладным щекам внучки и взялся помогать кучеру носить чемоданы.

Что у тебя там, кирпичи, что ли? - спросил он, затаскивая чемоданы в темные сени.

Книги, дедушка.

А-а-а, книги! - протянул Глечиков, и охота таскать вещи у него сразу пропала. Однако постепенно он потеплел, оживился и даже пригласил кучера откушать чайку. Но тот отказался даже заходить в избу и поехал ночевать к Зефирову.

Тоня вошла в горницу. Душный запах рогожи и прелой картошки охватил ее.

Сейчас я лампу засвечу, - хлопотал дедушка. - Ты стой, я сейчас засвечу. У нас электричество есть, да работает только до двенадцати… А после двенадцати электричество не работает - после двенадцати добрым людям электричество ни к чему.

Дедушка забрался на табуретку, засветил от лучины фитиль и долго неподвижно следил, как потрескивает, набирая силу, рогатый огонек. А Тоня смотрела на его освещенное дрожащим светом лицо, не то чтобы похудевшее, а какое-то усохшее, на его просвечивающую местами бородку, смотрела, как он затаив дыхание следил за огонькам, не туша лучины, чтобы, боже упаси, не расходовать лишней спички, - и вдруг в душе ее шевельнулось чувство, похожее на брезгливость. И долго потом вспоминала она напряженную фигуру дедушки, освещенную бледным керосиновым светом, и укоряла себя за это невольное чувство.

Лампа постепенно разгоралась, и Тоня оглянулась вокруг.

Вдоль длинной стены из угла в угол тянулась наглухо приделанная широкая скамья. В углу, возле закопченных икон, стоял неудобный квадратный стол, когда-то давно выкрашенный зеленой масляной краской. В другом углу виднелась крашенная той же краской деревянная кровать, заваленная свернутыми половиками, тулупами и ведрами. И под скамьей и под кроватью лежали грязные кучи картошки. Кухня была отделена от горницы дощатой, не доходящей до потолка перегородкой, оклеенной розовыми обоями. Шоколадные от старости бревна стен длинно и глубоко потрескались, и в трещинах торчали черенки ножей и вилок. Стены были голые, только на перегородке зеленовато блестело треснутое зеркало.

Изба выглядела мрачно и показалась Тоне нежилой, похожей на большую, давно не прибранную кладовку.

Ну-ка, дай-кось поглядеть, какая ты есть… - Дедушка слез со скамьи, взял Тоню за плечи и подвел поближе к лампе. - Ничего, гладкая. Как на карточке. Что не писала?

Не знала точно - куда направят. Только сегодня в эмтээс решился этот вопрос. Попросилась сюда, и уважили. Оформили зоотехником.

Значит - насовсем?

Насовсем, дедушка.

Вон какая политика! - протянул дедушка, внимательно оглядывая Тоню. Потом он вздохнул и пошел ставить самовар.

Тоня села на скамью и с тоской оглянулась кругом.

А платить за тебя будут? - внезапно спросил дедушка.

Что платить?

Ну, квартирные, что ли. Ведь вот, к примеру, - дед вышел с лучинами в руках, - вот, к примеру, лектор из городу когда становится на постой, от колхоза хозяину трудодни идут.

Я все-таки, дедушка, домой приехала, - нерешительно сказала Тоня.

Это верно, домой, - вздохнул дед. - Не станут за тебя платить. Это верно.

И пошел разжигать самовар.

Из-за перегородки вышла кошка, худая до того, словно ее переехала машина, и уставилась на Тоню зелеными безумными глазами.

Как ее звать, дедушка?

Кошечку.

Кошка, и все тут. У нее фамилии нету.

Кошка еще больше расстроила Тоню, и изба показалась еще мрачнее и грязней.

Клопов у тебя тут нет? - просила она с опаской.

Кто их знает. Мне ни к чему, - отозвался дедушка.

Хотя бы ставни открыть.

Отворяй. Дело хозяйское.

Тоня открыла ставни, но ночь была черная, и в избе веселее не стало.

Изредка вспыхивала молния, нехотя погромыхивал сухой гром, а дождя все не было.

Как в плохой пьесе, - сказала Тоня, глядя в окно,

Какая пьеса? - спросил дедушка.

Она не ответила.

Крепко и часто стукая кривыми ногами, дедушка пронес тяжелый горячий самовар. Потом на столе появились два граненых стакана, каждый из которых дед внимательно понюхал, глубокие блюдца, крынка с топленым молоком, вазочка с мелко-мелко наколотым сахаром и другая вазочка с конфетами.

У тебя и конфеты есть?

А как же! Не хуже других живем, - самодовольно ухмыльнулся дедушка. - Вишь, какая горница. У других на такой площади цельная семья располагается, а я один, как барин, проживаю. И ни в ком не нуждаюсь. А порядка больше, чем у другой бабы. Вот гляди - на обои разорился. Заклеил доски обоями - не хуже как в городской квартире стало. Конечно, обои немного солнышком забелило, а то были вовсе хорошие обои, с картинками, вот какие были обои, - дед сдвинул зеркало и показал невыцветший темный прямоугольник.

Острое чувство жалости к дедушке пронзило вдруг Тоню, и ей стало стыдно за посылочки, которые она посылала ему. «Посылочками хотела откупиться», - подумала она и так расстроилась, что, сев за стол, даже не сполоснула стакана. Стали пить чай.

Как дела в колхозе? - спросила Тоня.

Да как дела? Никуда, попросту сказать, дела не годятся. Надумали какую-то кукурузу сеять, землю заняли, а ничего не уродилось. И так у другого хозяина коза больше молока дает, чем наша корова. А тут еще кормить нечем. Да и работать, считай, некому. Мужиков все меньше и меньше.

У нас теперь основную работу не люди выполняют, дедушка, а машины. Трактора.

Вот от тракторов вся и беда идет, - хладнокровно заметил дедушка, посасывая сахар и от этого шепелявя немного. - Трактора землю губят.

Как так?

А вот так. Трактора землю прибивают или нет? Пашня должна быть мягонькая, пушистая. А у нас как камень. Конечно, такая тяжесть ходит взад и вперед - другого и ждать нечего. Тут не то что кукуруза - тут ничего не вырастет. Теперь что на пашню, что на эту доску зерно бросай - одна политика. Ничего не родит.

Да у тебя, дедушка, не то что антимеханизаторские настроения, а еще хуже.

У меня настроения никакого нету! А вот обожди. Скоро вовсе земля ничего родить не будет из-за ваших из-за машин.

И все у вас так думают? - как-то ошеломленно спросила Тоня.

Все не все, а кто поумней, тот понимает. Напилась? Тогда спать ложись. А то нас будить некому. Петух - и тот не кричит.

Подрался с соседским петухом, тот ему ожерелье пробил. С той поры и замолк.

Драчливые у вас петухи.

Как же им не быть драчливыми, когда Морозов их водкой напоил? Выпивши, и человек дерется, а тут петух. С этим Морозовым вовсе сладу не стало. Мимо его без молитвы не пройдешь.

Тоня сняла с кровати ведра и половики, положила твердую дедушкину подушку с ситцевой наволочкой, накрыла тюфяк и подушку простыней и легла. Дедушка потушил свет и забрался на печку. Но сон к нему не приходил.

Тоня, спишь? - спросил он.

Нет, - ответила она сонно.

Вот я говорил про Морозова-то. Ведь он как? Он наклал ржаного зерна в водку, а потом это пьяное зерно и высыпал петухам. А мне ни к чему. Клюют и клюют. А теперь - не поет петух. И курей не топчет. Как думаешь, могу я за это на Морозова в суд подать?

Но Тоня не отвечала. Ей снова пригрезилось купе мягкого вагона, капризный инженер, которому не так заваривали чай, учительница, которая любит Гамсуна, вспомнилась вся их неестественная пассажирская вежливость, и, несмотря на то что Тоня уже спала, она думала и о безмятежном покое и душном уюте этого купе, и об этих людях, которым ни до чего нет дела, почти с ненавистью.

Последнее, что она услышала в эту ночь, были слова дедушки:

А я в контору все ж таки заскочу. Может, все ж таки станут за тебя платить…

| |

Жил старик со своею внучкой. Внучка в школу ходила, старик по дому хозяйничал. Захотел как-то дед внучку рыбкой побаловать. Настроил удочки, приготовил садок под рыбу, взял лопату и пошёл к навозной куче червей накопать. Копнул раз, копнул другой, и вывернул комок с червяками. Хватает червей, как курица, и в банку кладёт, хватает и в банку кладёт. Схватил пальцами большого толстого червяка, а тот перевернулся и запел человеческим голосом:

«А вы не трогайте, не трогайте меня,
Не ковыряйте мой навоз лопатой зря.
И так жестоко не хватайте нас рукой,
Вы заморили всех червей свой ухой».

– Чего тебе от нас надо, старик? – спрашивает червяк.

– Да вот, рыбки хотел поймать.

– Отпусти нас, дед, и иди домой, будет тебе рыба.

Отпустил старик червей и пошёл домой. Приходит и глазам не верит – стоит у крыльца полная бочка с живой рыбой. И щука там, и судак, и лещи, и окуни, один лучше другого. «Вот чудеса!» – подумал старик. Пришла внучка из школы, увидела рыбу и спрашивает:

– Дед, а дед, откуда здесь рыбы то столько?

– Ты не поверишь, внученька, – сказал дед и стал рассказывать как дело было.
– Ах, дедушка, дедушка, не мог ты ещё у червячка и вечернее платье для меня попросить. Дедушка, миленький, сходи к червячку, попроси для меня платье вечернее. У нас в школе осенний бал завтра, а мне надеть нечего.

– Ну хорошо, внученька, – сказал старик, – только где ж я его теперь найду?
– Да ты уж постарайся, дедушка, – говорит внучка.

Взял дед лопату и пошёл к навозной куче. Только собрался он копать, как вылез из навозной кучи тот же червяк и спрашивает:

– Чего тебе от нас снова нужно, дед?

– Да вот, мил червячок, внучке платьице бы вечернее к завтрему, уж очень ей хочется на осенний бал попасть.

– Ладно, старик, иди, будет ей платье.

Приходит дед домой и видит – внучка его, как принцесса, в новом сверкающем платье, так и крутится перед зеркалом, так и вертится, и взгляда от себя оторвать не может. Увидела она деда, повернулась к нему и говорит, сияя от радости:

– Смотри, дедушка, какое у меня платье! Правда, красивое?

– Правда, внученька, правда, – улыбнулся дед.

Внучка крепко обняла дедушка и вприпрыжку убежала в свою комнату.
Через два дня приходит внучка из школы и говорит:

– Дедушка, сходи к червячку, попроси его, пусть он меня певицей сделает. Я так петь хочу, так петь хочу. А у Катьки Ряхиной пусть голос пропадёт. Пусть мне все ребята завидуют.

Пошёл старик к навозной куче, услышал его червяк, выполз наружу и спрашивает:
– Чего ты опять хочешь, старик?

– Да тут вот какое дело, мил червячок. Захотелось внучке моей знаменитой певицей стать, вроде Аллы Пугачёвой, понимаешь, чтобы сама Катька Ряхина ей позавидовала.

– Ладно, иди домой, старик, будет твоя внучка певицей.

Пришёл дед домой, а внучка вне себя от радости:

– Послушай, дедушка, как я пою.

На утро следующего дня подходит внучка к деду и говорит:

– Посмотри, дедушка, какая у меня некрасивая фигура, сходи к червячку, попроси его, пусть меня стройненькой сделает. И круглой отличницей.
Пришёл дед к навозной куче и стоит в нерешительности. Выполз к нему червячок и говорит гневно:

– Ох, и надоел же мне ты, старик! Ну что тебе ещё от нас нужно?

– Да вот, внучке моей фигурку бы по стройнее, да школьную успеваемость на «отлично».

– Ладно, – говорит червячок, – будет твоей внучке всё, чего она просит, но помнит, старик, если ещё раз придёшь просить, каменным идолом станешь.
Вернулся старик домой и внучку узнать не может. Стоит перед ним внучка как статуэтка точёная, осиная талия, просто глаз не отвести.

– Дедушка, – говорит внучка, – сходи к червячку, попроси его, чтобы мы в достатке жили.

– Нет, – отвечает старик, – не пойду, если я попрошу его ещё раз, то каменным идолом стану.

– Не станешь, дедушка, попроси! Ведь такое счастье, какое нам выпало, только в сказке бывает.

Подумал дед и решил: «Пойду! Я жизнь свою в нужде прожил, пусть теперь хоть внучка без нужды проживёт, да на мир посмотрит». Обнял дед на прощанье внучку и пошёл к навозной куче.

Выполз к нему червяк и спрашивает:

– Неужто пришёл? Вот уж не думал, что опять к нам пожалуешь. Чего же на этот раз вы от нас с внучкой хотите?

– В достатке жить, – ответил старик.

– В достатке? Ну что ж, будет вам достаток, – сказал так червяк и скрылся в навозной куче.

Ждала внучка дедушку домой, ждала, да так и не дождалась. Вышла она из дома и пошла искать дедушку. Вдруг видит – стоит за скотным двором идол каменный.
– Что же я наделала, – заплакала внучка. Подбежала к идолу и стала кричать:

– Прости меня, дедушка, прости меня, неразумную!

Но дед крепко стоял на своих неподвижных ногах и безразлично смотрел куда-то вдаль своими мёртвыми каменными глазами.

– Как же так, дедушка? Как же я жить то без тебя буду? Червячок! Где же ты, червячок? Возьми себе назад, всё что ты дал. Только верни дедушку.

Выполз к ней червячок и говорит:

– Дай слово, что забудете меня и не обидите моих братьев.

– Даю честное слово, червячок, что забудем тебя и не будем обижать твоих братьев, – упав на колени, обещала внучка.

– Ладно, забирай назад своего дедушку и уходите, – сказал червячок. И исчезая в навозной куче, запел:

«А вы не трогайте, не трогайте меня…».

Молодая семья Алина и Сергей Петровы сняли квартиру в Дюртюлях весной этого года . Хозяин — 54-летний Айдар Сулейманов работал на севере вахтовым методом — решил сдать жилье и поднакопить на строительство собственного дома на пенсии.

Квартирантам он показался весьма обходительным и приятным мужчиной. Супруги просто потеряли дар речи, когда при уборке в квартире нашли проявленную фотопленку. На ней был тот самый пожилой Айдар и полуобнаженная девочка — в совершенно недвусмысленных позах.

- Они тут же позвонили в милицию, и пленку при обыске изъяли оперативники, — рассказывает руководитель дюртюлинского межрайонного следственного отдела Наиль ХАФИЗОВ. — Сделали фото — теперь они легли в основу уголовного дела. Оказалось, что на фотографиях с Айдаром Сулеймановым была его внучка.

Выяснилось, что насиловал девочку извращенец на протяжении четырех лет, а первый раз это случилось, когда Гузель было всего шесть годиков.

«Если расскажешь, тебе будет плохо…»

Родители Гузель, Ильдар и Вера, как и многие сегодня уделяли много времени работе. Благо, как они думали тогда, Гузеле повезло с дедом. Он, конечно, отчим для Ильдара, вроде бы не родной человек, но внучке уделял много внимания. Если родители задерживались на работе и не успевали забрать дочку из садика, Айдар охотно приходил на помощь. Просили выйти на работу в выходные — дед забирал внучку к себе.

А дома — за закрытыми дверями — он получал полную власть над маленькой девочкой. И пользовался ею. Мало того, насилие над ребенком снимал на фотоаппарат.

Я молчала, потому что дед так велел, — призналась Гузель следователям. — Пригрозил, что если кто-нибудь узнает об этом — мне будет плохо…

Сказать, что когда вскрылась правда, Ильдар с Верой испытали шок — не сказать ничего. Казалось, такой боли вынести нельзя. Единственная дочь и тут такое!

Поехал за внучкой в другой город

У Ильдара начались проблемы со здоровьем, несколько раз вызывали «Скорую» — не выдерживало сердце. Теперь-то им стало понятно, откуда у Айдара эта привязанность к девочке. Он ведь за ней даже в другой город поехал. Семья из Дюртюлей переехала в другой город, и тут дед решил строить дом, мол, хочу доживать свой век поближе к детям и купил землю в том же городе. Стало понятным и перемена в самой Гузель. Вера видела, что с дочкой творится что-то неладное: она плакала без видимой на то причины, как-то замкнулась. Сколько мать не пыталась разговаривать с дочкой, та ничего не говорила, тогда Вера отвела Гузель к психологу. Но девочка, по всей видимости, настолько была запугана дедом извращенцем, что не открылась и специалисту.

Теперь «заботливый» дед ждет суда в изоляторе, ему грозит до 15 лет лишения свободы. В ходе следствия в подвале у Айдара сыщики нашли порнографические журналы. А при аресте Айдара в кармане его брюк лежала икона Николая чудотворца с молитвой для странствующих. Оказывается, престарелый извращенец никогда с ним не расставался.

Вера, Ильдар и Гузель пытаются начать жить заново. Девочка стал получать «пятерки», записалась в спортивную секцию, учится играть на фортепьяно. Но самое сложное для нее сейчас — снова поверить в семью, родных людей, близких.