Что такое любовь? (эссе). Эссе на тему "Простые слова: добро, истина, красота" Любовь к истине

Введение.

В повседневной речи мы частовстречаемся со словами “высшие человеческие чувства”, “любовь”, как правилоупотребляя их в достаточно узком смысле, не подозревая о всем богатомразнообразии эмоций, которые скрываются за этим словом. Необычайно по своемуколичеству многообразие вариаций проявления любви, однако наиболее часто мыговорим об эротической любви, под которой здесь и далее будем понимать любые(как духовные, так и физические) отношения между мужчиной и женщиной, какнаиболее характерном проявлении этого чувства. Суть и значимость этих отношенийпытались раскрыть многие философы на протяжении всей истории существованиячеловеческой мысли: начиная с античности и по сей день. Однако ни одна эпоха несмогла дать полного определения понятия любви, приоткрывая лишь отдельные граниэтого феномена человеческой души.

Заинтересовавшись этойпроблемой, в своей работе я поставила для себя целью ознакомиться с тем, какменялось понимание и восприятие любви между мужчиной и женщиной в различныхисторических условиях, в различных эпохах. А для этого необходимо осуществитьцелый ряд задач. И прежде всего, определить любовь между противоположнымиполами как один из наиболее важных аспектов ее понимания и выделить этот видчеловеческих отношений среди других многообразных форм и видов любви. И крометого, ознакомиться с концепциями философов античности, средневековья, эпохиРенессанса и Нового времени с тем, чтобы выяснить основные характерные чертыфилософии эротической любви каждой из эпох.

Многообразие видов и формлюбви. Их классификации.

Духовный мир человека, егоэстетическая сущность - это, пожалуй, одна из наименее познанных наукой сфержизни на Земле. И именно поэтому практически невозможно дать четкогоопределения высшим человеческим чувствам, одним из которых является любовь.Сложность и важность любви обусловлены тем, что в ней сливаются в одно целое ифизическое и духовное, индивидуальное и социальное, личное и общечеловеческое,понятное и необъяснимое. Нет такого развитого общества, и нет такого человека,который был бы не знаком с любовью. Более того, без любви не можетформироваться моральный облик человека, не происходит нормального развития. Онаможет быть в разной степени развита, но ее не может не быть.

“Любовь - единственныйудовлетворительный ответ на вопрос о проблеме существования человека,”- говоритЭ.Фромм. Однако, что же такое любовь? Достаточно четкого определения еще неудалось дать никому. И эта трудность появляется прежде всего из-за многообразиявидов и форм любви, ибо любовью отмечена вся человеческая деятельность во всехее проявлениях. Можно говорить об эротической любви и любви к самому себе,любви к человеку и богу, любви к жизни и к родине, любви к истине и к добру,любви к свободе и власти… Выделяются также любовь романтическая, рыцарская,платоническая, братская, родительская… Существуют любовь-страсть илюбовь-жалость, любовь-нужда и любовь-дар, любовь к ближнему и любовь кдальнему, любовь мужчины и любовь женщины. При перечислении разновидностейлюбви создается впечатление, что между ними нет ничего общего и нет той общейточки, в которой все эти чувства пересеклись бы.

Что соединяет до крайностейразнообразные страсти, влечения, привязанности под общим названием “любовь”?Как они соотносятся? На все эти вопросы о сущности и видах любви пыталисьответить многие философы, начиная с античности. Однако никаких общепринятыхответов не найдено и по сей день.

Для того, чтобы попытатьсяобъяснить феномен любви, в разное время были предприняты попытки созданияклассификации различных видов проявлений этого чувства, однако все ониоказались неполными и не охватывали всех ее разновидностей.

Вот некоторые примеры, дающиепредставление о сложности деления любви на виды.

Древние греки выделяли двеосновные категории:

· любовь-страсть (эрос), граничащуюс безумием, и

· более спокойную любовь (филиа).

Любовь-страсть, как ивсякая страсть, редка, порывиста и непродолжительна. Обычно сюда относитсяполовая любовь. Филиа же более устойчива и разнообразна: сюда относится любовьк родителям, к детям, родственникам, любовь к человеку, родному городу илистране. Это также любовь к власти, славе, свободе, богатству, добру. Предметамиданной любви могут быть даже порок, ложь и корыстолюбие.

Широкое истолкование древнимифилософами понятия любви в средние века во многом утрачивается. Область еепроявления суживается только до человека и бога, а иногда и вообще только допредставителя противоположного пола.

В связи с этим классификациивидов любви, предлагаемые средневековыми философами, основываются прежде всегоне на различных формах ее проявления, а на “ранговых” отношениях между людьми.

Так, например, флорентский неоплатоник XV в. Фичиноговорил о возможности существования трех видов любви:

· любовь высших существ к низшим(одно из проявлений - опекунство)

· любовь низших существ к высшим(например, почитание) и

· любовь равных существ, которая исоставляет основу гуманизма.

Новое время принесло в философскуютрактовку понятия любви новые идеи. Сфера определения влияния этого чувстварасширяется и классификация его становится более разветвленной.

Кемпер, например, в основусвоей теории о возможных видах любви кладет два независимых фактора: власть(способность силой заставить партнера сделать то, что ты хочешь) и статус(способность вызвать желание другого человека пойти навстречу вашимтребованиям). И в связи с уровнем проявления того или иного качества философвыделяет семь видов любви:

· романтическая любовь, в которойоба партнера обладают высокой властью и статусом;

· родительская любовь к маленькомуребенку, в которой родитель обладает высокой властью и низким статусом, аребенок наоборот;

· братская любовь, при которой обачлена пары имеют малую власть дуг над другом, но идут навстречу один другому;

· харизматическая любовь, например,в паре учитель-ученик, когда учитель обладает и высоким уровнем власти истатуса, ученик же, не обладая властью, охотно идет навстречу учителю;

· “поклонение” литературному иликакому-либо другому герою, с которым нет реального взаимодействия и у которогонет власти, но есть статус, а у его поклонника нет ни власти, ни статуса;

· влюбленность или односторонняялюбовь, когда один обладает и властью и статусом, другой же их лишен;

· “измена”, когда один обладает ивластью и статусом, а другой - только властью. Как в случае с супружескойизменой.

Эта интересная типологиялюбви, отличающаяся простотой и ясностью, является тем не менее абстрактной инеполной. Два фактора - власть и статус - очевидно, недостаточны для выявлениявсех тех многообразных отношениях, которые покрываются словом “любовь”: так,например, если попытаться ввести в рассматриваемую схему любовь к богу, то ееможно будет отождествить только с “влюбленностью”, безответной любовью.

Таким образом очевидно, чтопростые классификации, которые опираются на ясное основание, обладают толькотем достоинством, что могут быть проверены на практике, а поэтому полезны лишьв психологии, а не при философском анализе любви.

Опираясь на эти выводы,современные философы приходят к заключению, что любовь разнородна: она включаетв себя не только различные виды и их подвиды, но и различные ее формы или такназываемые “модусы”. К видам любви можно отнести, например, любовь к ближнему.Формами проявления ее является любовь к детям, к родителям, братская любовь;модусы ее - это любовь мужчины и женщины, любовь северянина и южанина, любовьсредневековая и современная. Конкретизация может идти и дальше, и все этиразнообразные проявления человеческих чувств относятся к одному категориальномупонятию - любовь.

Модусов любви можно выделитьогромное количество, а поэтому обратим внимание на более конкретные виды любви.В этой связи рассмотрим теорию одного из современных исследователей А.Ивина,который представляет все поле любви в виде девяти “ступеней” или “кругов”.Рассмотрим эту теорию более подробно.

К “первому кругу” можноотнести эротическую (половую) любовь и любовь к самому себе. Эти два вида - парадигмы всех видов любви, независимо от ее предмета. Примечательно, что когдаслово “любовь” встречается вне контекста, оно практически всегда подразумеваетименно эротическую любовь.

В определенном смысле, помнению многих философов, этот вид любви делает человека полноценным: онсообщает ему такую полноту и остроту бытия, какую не способно дать ему ничтодругое. Так К.Маркс писал своей жене: “Не любовь к фейербаховскоу “человеку”, кмолешотовскому “обмену веществ”, к пролетариату, а любовь к любимой, именно ктебе, делает человека снова человеком в полном смысле этого слова,”- и такимобразом определяет этот вид любви, как основополагающую черту моральнойстабильности человека.

В.Соловьев также возводитэротическую любовь на вершину иерархической лестницы и говорит о том, что “и уживотных, и у человека половая любовь есть высший расцвет индивидуальнойжизни.”

Но если у Соловьеваэротическая любовь, при всей ее значимости, не распространяется на другие видылюбви, то З.Фрейд максимизирует это понятие и во всех формах дружеских илюбовных отношений, во всех привязанностях, будь-то к себе, к родителям или кродине, видит один и тот же сексуальный источник. Учение Фрейда способствовалораспространению упрощенного понятия, будто всякая любовь - это эротическаялюбовь.

Любовь человека к самому себеявляется важной предпосылкой его существования как личности и, значит, условиемвсякой любви. Кроме того, “если кто-то любит ближнего, но не любит себя, этодоказывает, что любовь к ближнему не является подлинной,”-пишет Э.Фромм. А таккак любовь “основана на утверждении и уважении, то если человек не испытываетэтих чувств в отношении к самому себе, то их и вовсе не существует.”

Мысль о первостепеннойважности любви к самому себе прочитывается и в трудах Эразма Роттердамского:“Никто не может полюбить другого, если до этого он не полюбил себя - но толькоправедно. И никто не может возненавидеть другого, если он до этого невозненавидел себя.” Таким образом, в философском понимании любовь к себепротивопоставлена эгоизму, с которым ее нередко отождествляют. Эгоизм,себялюбие - это внимание лишь к самому себе и предпочтение собственныхинтересов интересам других. Проистекая из недостатка любви к себе, эгоизмявляется попыткой компенсировать такой недостаток. Неслучайно В.Соловьевоценивал любовь как “действительное упразднение эгоизма” и “действитель-ноеоправдание и спасение индивидуальности”

Второй “круг любви” - этолюбовь к ближнему: к детям, к родителям, к братьям, к сестрам, а также к людям,которые прочно связаны с нашей жизнью… Многие философы подчеркивали важностьэтого явления. Так С.Франк считал любовь к ближнему “зачатком истинной любви”;а русский мыслитель Н.Фролов считал любовь к родителям высшим видом любви иосновой человеческого сообщества. Особое место здесь занимают родительскиечувства. Причем материнская и отцовская любовь - два существеннопротивоположных модуса. И если любовь матери к своим детям безусловна, заложенав ее природе; то любовь отца к своим детям зависит от их внешности, характера иповедения. И в отличии от материнской, отцовскую любовь можно заслужить,выполняя все его требования и соответствуя его ожиданиям.

Третий “круг любви” - любовьк человеку, которая включает любовь человека к самому себе, любовь к ближнему илюбовь к каждому иному человеку. В частности это и любовь к будущим поколениями связанная с ней ответственность пред ними: каждое поколение должно стремитьсяоставить следующему поколения все, что оно получило от предыдущего каккачественно, так и количественно.

К четвертому “кругу любви”принадлежит любовь к родине, к жизни и любовь к богу. Любовь к богу не являетсярезультатом рассуждения и анализа. Она возникает в глубинах человеческой душии, как и всякая другая любовь, не терпит излишней рассудочности. Иногда эточувство достигает такого накала, что пересиливает все другие его страсти,включая и саму любовь к жизни. Яркое описание “святому чувству” дает М.Шелер:“люди, переполненные ею, выносят любую боль и саму смерть не с неохотой итерзанием, но охотно и с блаженством, ибо в счастье и блеске этого чувства всерадости жизни бледнеют и теряют свое значение,”-таковы представления философаоб идеале любви.

По Фрейду же религиознаялюбовь - это перенесение полового влечения в духовную деятельность. Он считал,что верующий погружается в мир религиозных фантазий, чтобы там найти заменяющееудовольствие. В следствии чего называет религию то “сублимированным продуктомсексуальных влечений”, то “коллективной иллюзией, возникшей вследствиеподавления первичных природных влечений.”

В христианстве любовь к богуне оставалась постоянной, она менялась в своей форме и в своей интенсивности.Достигнув высшего напряжения в средние века, она стала постепенно утрачиватьсвою возвышенность и непосредственность.

К “пятому кругу” любвиотносится любовь к природе и в частности космическая любовь, которая,направленная на мир в целом, говорит о единстве человека и мира и об ихвзаимовлиянии. С точки зрения П.Т. де Шардена, “всеобъемлющая, космическаялюбовь не только психологически возможна, она единственно полный и конечныйспособ, которым мы можем любить.” Космическое чувство единства со Вселеннойпроявляется перед лицом красоты, при созерцании природы, в музыке. Чувствовсеобщей любви, по мнению многих философов, - это стремление к единению,свойственное как живой, так и неживой природе.

На рубеже средних веков иНового времени идею космической любви развивал Николай Кузанский и МарсилиоФичино, которые сравнивали это чувство с крепчайшим обручем, который скрепляетмироздание в одно сооружение, а всех людей - в единое братство. Несколькопозднее о любви, как о всепроникающем космическом чувстве, говорили Д.Бруно,Я.Беме и другие. Однако затем эта тенденция сошла на нет. Существенную роль вэтом сыграло переосмысление мировых сил, начатое ньютоновской механикой.

Шестой “круг” включает всебя любовь к истине, к добру, к прекрасному, любовь к справедливости.Внутреннее единство всех этих видов любви очевидно: в каждом из нихсущественную роль играет социальная составляющая, вследствие чего эти чувстваоказываются менее личностными и во многом являются выражением групповых чувств,объединяя людей в коллективе. В отличии, например, от эротической любви,которая объединяет двоих, отсоединяя их от общества.

Так, понятие справедливости - одно из центральных в морали, праве, экономике, политике, идеологии. И нет,пожалуй, такой области человеческих отношений, где не вставал бы вопрос об ихсправедливости и несправедливости. Еще Сократ высказал убеждение, что нельзяставить ничего выше справедливости - ни детей, ни жизнь. Но уже Аристотельзамечал, что все люди высоко ценят справедливость, но каждый воспринимает еепо-своему.

Высокую оценку стремлению ксправедливости дает Ф.Ницше: “Поистине никто не имеет больших прав на нашеуважение, чем тот, кто хочет и может быть справедливым. Ибо в справедливостисовмещаются и скрываются высшие и редчайшие добродетели, как в море,принимающем и поглощающем в своей неизведанной глубине впадающие в него со всехсторон реки.”

Любовь к справедливостипредставляет собой сложное, комплексное чувство, где переплетаются любовь ксебе и к близким, любовь к человеку и к родине, любовь к добру и к истине. Темне менее, в любви к справедливости есть независимое содержание, которое непозволяет свести все значение к ее составляющим.

Седьмой “круг любви” - этолюбовь к творчеству, к славе, к своей деятельности, к свободе, к богатству.Любовь к деньгам имеет определенную социальную предпосылку: неуверенность вбудущем, желание обезопасить себя перед испытаниями судьбы. “Деньги и власть, - пишет Гессе, - изобретены недоверием. Кто не доверяет жизненной силе в себесамом, у кого нет этой силы, тот восполняет ее таким знаменателем, как деньги.”Но далеко не каждый человек найдет в себе сил положиться только на свой талант,о котором говорит Гессе. И желание минимальной стабильности в жизни вполнепонятно и объяснимо.

Восьмой “круг” - это любовь кигре, к общению, к коллекционированию, к путешествиям.

И наконец, последний “круг”,который, в принципе, уже и не является “кругом любви” - это влечение к пище и ксквернословию. Это скорее пристрастия, которые нельзя поставить в один ряд слюбовью к человеку или богу, но они напоминают отдаленные модусы любви.

В этой схеме, где наиболееполно представлена вся гамма разнообразных форм любви, просматривается четкаязакономерность: чем дальше мы продвигаемся от центра, тем ниже интенсивностьлюбви и больше роль социальных влияний. Так, например, эротическая любовь илюбовь к детям способны заполнить всю эмоциональную жизнь человека; любовь ктворчеству и к славе чаще всего составляет только часть жизни; пристрастие кигре и коллекционированию - это всего лишь один аспект существования человека.

Теперь, ознакомившись со всемразнообразным спектром форм любви, остановим внимание на одном из главных видовчеловеческих отношений: любви между мужчиной и женщиной; и рассмотрим какменялась философская оценка этого чувства от античности через средневековье, икак философские концепции этих эпох повлияли на становление понимания любви вНовом времени.

Становление понимания любвиот античности через средневековье к эпохе Возрождения.

2.1 Зарождение эротическойлюбви в античном мире.

Достаточно часто можновстретиться с утверждением, что в Древнем мире любви не было, и этот феноменвозник только средние века, поскольку любовь - это интимное, личностноепереживание, до которого сознание людей в ту эпоху еще не доросло. Однако этогипотеза не может служить основанием для полного отрицания любви между мужчинойи женщиной в период Античности.

В древнем обществе, когдапредставления о личности (ее ценности, самостоятельности, независимости)находились в зачаточном состоянии и индивид был растворен в коллективе как ведином целом, где его действия и побуждения были подчинены интересамколлектива, соответственно понималась и любовь. Мифология как мировоззрениедревних рассматривает любовь не столько как факт личной жизни, сколько какуниверсальный космический процесс, в котором человек участвует, но не играетрешающей роли. В этом плане очень остро вставал вопрос о том, как единое посвоему происхождению человечество поляризуется и выражается в двух полах - вмужском и женском. Во многих древних памятниках подчеркивается единая, несмотряна физиологические отличия, сущность человечества.

Так, в диалоге Платона “Пир”Аристофан излагает миф о первобытных людях, в котором говорит о том, что“прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, ибо существовал ещетретий пол, который соединял в себе признаки этих обоих.”

Тема бисексуализма и сменыполов затрагивается и в Ветхом завете в главе о происхождении человека: “Исоздал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.”(Быт., 2:7,21-24). Таким образом, сам Адам изначально сотворен как “мужчина иженщина”, и только потом Ева была извлечена из его тела, частью которого онабыла до этого.

Из идеи о единстве всех людейпроисходит и оправдание широко распространенной в античном мире однополойлюбви. В уже упомянутом диалоге Платона “Пир” Аристофан рассказывает, чтосначала все люди были двойными: имели по четыре ноги, по два лица… Но потомбоги разделили их, и теперь каждая часть стремится восстановиться со своейполовинкой. “Женщины… представляющие из себя половинку прежней женщины, кмужчинам не очень расположены, их больше привлекают женщины. Зато мужчин, представляющихсобой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому.” А отсюда возникаетоднополая и разнополая любовь.

Но такая форма отношений несчиталась конечной и в высшей степени идеальной. Древними было замечено, что,несмотря на единство Вселенной и человека, каждая вещь свое место ипредназначение, в результате чего мир состоит из полярных противоречий, самыеустойчивые из которых - мужественность и женственность. А объединение двухчеловек противоположного пола рассматривалось античными философами как некийкосмический брак между мужским и женским началом, которые пронизывают мир. Так,во многих древних религиях луну, землю и воду воспринимали как символженственности, а солнце, огонь и тепло - как символ мужественности. Мужскоеначало, как правило (за исключением тантризма) выражает активность, волю,форму; женское - пассивность, послушание, материю.

Из этого понимания Космосапроисходило и распределение ролей в браке, где женщина являлась не объектомлюбви, а средством деторождения. И даже в просвещенных Афинах женщина былаисключена из общественной жизни и культуры. Мужчины искали общества мужчин, исчиталось, что любовь между представителями мужского пола имеет высший духовныйаспект, которого нет в любви между мужчиной и женщиной.

В период античностивыделяются некоторые аспекты любви, которые впоследствии будут перенятыфилософами других эпох. И прежде всего это представление о любви как остремлении к утраченной целостности человеческого существа, а также достаточночеткое разграничение между духовной любовью и половым инстинктом. Впервые кэтой проблеме обратился Платон, который трактовал любовь как божественную силу,помогающую человеку преодолеть свое несовершенство, как помощницу на пути кнравственности и вечной красоте. Это не физиологический инстинкт, который легкоудовлетворить и монотонное повторение которого вызывает лишь раздражение.

В философии древнего мирачувствуются мифологические влияния и явное доминирование натурфилософских идей,связанных с попытками познания Вселенной. Человек воспринимается только какчасть Космоса, а потому любовь между мужчиной и женщиной не воспринимается какглубокое интимное чувство, переживание, свойственное индивиду, ибо личности несуществует - она растворена во Вселенной. А в связи с этим и сама любовьрассматривалась как космическое слияние двух противоположных полисов мира,которое необходимо для достижения гармонии. По законам Вселенной происходило иразграничение внутренних ролей, где мужское начало всегда являлось активным, аженское - пассивным.

Понятие любви в средние века.

В эпоху средневековья вобществе происходит коренное изменение взглядов на основные жизненные понятия,ценности, устои, что связанно с широким распространением Христианства какмировой религии. Зародившись еще во 2-ой половине 1 в. н.э. в провинцияхРимской империи, становится ее господствующей религией, отвечая интересам всехслоев населения.

Христианство, быстро осознавсебя носителем принципиально новой этики, нового понимания человека и его местав мире, сделало огромный вклад в историю человеческой культуры, и прежде всего- это идеал всеобъемлющей любви как основы всей человеческой жизни. Любовь вНовом завете понимается очень широко и почти все ее аспекты связаны сбожественным авторитетом. Широко проповедуется и любовь к ближнему, к каждомучеловеку, которая является необходимой ступенью любви к Богу. “Кто говорит: “Ялюблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец… Если мы любим друг друга, тоБог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас” (1 Ин 4, 20, 12).

В свете этой божественнойлюбви и любви ко всему человечеству особый отпечаток накладывается и наинтимные чувства. Любовь между двумя людьми воспринималась как некоеэгоистичное и греховное проявление. Так, Августин, крупнейший представитель изавершитель латинской патристики, выделял два вида любви: одна земная,нечистая, плотская, увлекающая ко всему переходящему, а в результате - вглубины ада; другая любовь - святая, которая поднимает нас к высотам, кнебесам. Земная любовь тяжелая, она не позволяет человеку наслаждаться истиннойкрасотой жизни. Надо очиститься от нее через двезаповеди: любви к Богу и любви к ближнему, которые составляют основу жизни иглавный стимул к познанию мира. “Если ты любуешься телами, то восхвали за нихБога-Творца и перенесись любовией своей к самому Художнику. Если тебя восхищаютдуши, то люби их в Боге, ибо все постоянство их в Боге,”- писал Августинпорицая низменность земной любви.

И именно в этом контекстевизантийским отцам церкви, которые придерживались раннехристианских взглядов налюбовь, было достаточно сложно объяснить многие эротические мотивы,содержащиеся в канонизированных (принятых христианством в качестве закона)книгах Ветхого завета, которые совершенно не соответствовали проповедуемымидеям воздержания и порицания чувственных наслаждений, особенно в любовнойлирике “Песни песней Соломона”. Но они нашли достойные (хотя может и не всегдаубедительные) объяснения ветхозаветной эротике через символическое понимание.Особое мастерство в одухотворении чувственной любви проявил Григорий Нисский.

По убеждению византийскогомыслителя, любовная эротика Песни песней - это высшая форма выраженияБожественного Эроса, это чисто духовный брак. Где невеста, вожделеющая своегожениха (“Да лобзает он меня лобзанием уст своих!”; “На ложе моем ночью искалатого, которого любит душа моя.”), является человеческой душой, стремящейся кслиянию с Богом (женихом). Поэтому дева первая говорит о своих чувствах юноше,а не жених ей, как в обычной жизни. Георгий стал основоположником духовногопонимания плотской эротики в Писании, которое прочно укоренилось в сознаниивизантийцев.

Учение о божественном эросесоставляло основание всей христианско-византийской духовности. Христианствостремилось донести эту идею до всех членов Церкви, максимально упрощая ее ивнося понятие любви в сознание людей не в его космическом значении, а всоциально-личностном. Ибо Бог хотя и был умонепостягаем, но являлся личностью.И познание Бога, слияние с ним - это очень личный, интимный и тайный акт.

Параллельно с осуждениемплотской любви в философии позднего средневековья все чаще и чаще затрагиваетсявопрос о высокой любви между мужчиной и женщиной, которая рассматривается какданный Богом пример бескорыстной любви, которому надо следовать в повседневнойжизни. “Единение человека с его возлюбленным выше всякого единения, так чтоэтого никто не в состоянии понять или изобразить каким-либо образом,”- писалКавасила. Византийские “гуманисты” X-XIII вв пытались достичь гармонии человекаи земной любви. Крайностям эстетики античного аскетизма они противопоставляютэстетику эротизма, заключенную в рамки христианской нравственности. Осознав любовь мужчины и женщины неотъемлемым и прекраснымсвойством человеческой природы, философы говорят о том, что она достойна уважения,но лишь под покровом целомудрия. Любовь и красота должны привести в конечномитоге к созданию семьи, что соответствовало нормам средневековой этики.

Византийская культура,продолжая и развивая многие античные традиции понимания любви, сделала значительныйшаг в изучении этого сложнейшего феномена человеческого бытия.Раннехристианские, а затем и византийские мыслители увидели в любви важнейшийтворческий принцип Вселенной, на котором основывается ее бытие. Византийцыхорошо ощутили двойственное (негативное и позитивное) значение чувственнойлюбви и безоговорочно выдвинули на первый план любовь духовную во всех ееаспектах. Все это выдвигает христианско-византийскую теорию любви на одно извидных мест в истории культуры.

Тема любви вэпоху Ренессанса.

В эпоху Возрождения темалюбви расцвела в обстановке общего острого интереса ко всему земному ичеловеческому, освободившемуся из-под контроля церкви. Понятие “любовь”возвратило себе статус жизненной философской категории, которым было наделено вантичности и который в средние века был заменен на статусрелигиозно-христианский. Но религиозный оттенок любовного чувства не исчезсовсем. Однако, в центре мировоззрения стоят уже не божественные сюжеты, ачеловек, который гармонично связан с миром, где небесное не противостоитземному, но пронизывает его духом возвышенности и благородства.

В философскомучении Джордано Бруно наиболее ярко представлены сущность и значение любви вренессансном представлении. “Любовь - это все, и она воздействует на все, и оней можно говорить все, ей можно и всеприписывать.” В его диалогах любовь предстает как героическая, огненнаястрасть, окрыляющая человека в борьбе и в стремлении к познанию мира. Любовь, сточки зрения Бруно, это всепроникающая космическая сила, пружина человеческойистории.

Этот взгляд на любовь как насильнейший духовный порыв, страсть накладывает отпечаток и на оценку отношениймежду мужчиной и женщиной. И “Венера с Амуром” Рафаэля, и “Вакханалия” Тицианасвидетельствуют о том, что особой моральной разборчивости в интимных чувствахчеловека не было.

Гуманист Лоренцо Валл выразилглавные настроения и тенденции современного ему общества, которое во всемстремилось достичь максимального удовольствия и удовлетворения своих природныхжеланий и потребностей: “Все, что существует, стремится к наслаждению. Нетолько те, кто обрабатывает поля, которых с правом воспевает Вергилий, но и те,кто живут в городах, знатные и простые, греки и варвары… под направляющимвоздействием руководителя и наставника - Природы.” Реализация человеческихжеланий и похотей, следование во всем людской природе стало центром идеологииэтого исторического этапа.

Эпоха Возрождения, вернувчеловека к природе, уничтожает грань между страстью, вседозволенностью иразнузданностью, между порывами сердца и не слишком разборчивой погоней занаслаждениями.

Философия любви в Новомвремени.

Бурное развитиеестествознания в XVII веке, связанное с зарождением капитализма, а также целыйряд открытий в различных областях наук, которые разбивали античные исредневековые представления о мире, не могли не оказать воздействия нафилософию своего времени, где происходит решительный разрыв с религией, крахцерковных догм и авторитета церкви. В центре внимания философии Нового временичеловек с его естественным стремлением к добру, счастью, гармонии, то естьполностью отрицается средневековая идея об изначальной греховности людей.Философии Нового времени присущ гуманизм и антропоцентризм.

Соответственно с этимиизменениями складываются совсем иные концепции относительно любви междумужчиной и женщиной. Рене Декарт в трактате “Страсти души” (1649) утверждает,что “любовь есть волнение души, вызванное движением “духов”, которое побуждаетдушу добровольно соединиться с предметами, которые кажутся ей близкими”.Подобное психологически-механистическое определение не проводит абсолютноникакого различия между любовью к представителю противоположного пола,привязанностью к домашнему животному или чувством гордости художника за любовносозданную картину. Здесь на лицо общее тяготение, стремление, о котором пишутмногие философы XVII- XVIII веков. Любовь по Гоббсу, Локку и Кондильяку - этосильное желание приятного, только и всего. Проблема “божественной любви” всеболее уходит на задний план, “любовь земная” все более прочно занимает своипозиции.

Особенно яркое выражениеподобная идеология нашла во французском обществе, которое в последниедесятилетия перед революцией отличалось легкомысленным и фривольным отношениемк этому чувству. Любовь в придворных и аристократических кругах превращалось визощренное искусство флирта, бездушное и бессердечное. Сама любовь и верностьстали нечто старомодным, их заменило мимолетное увлечение. Любовь века рококо - это уже не любовь, а скорее подражание ей. И неудивительно, что Ламетри ненаходит принципиальной разницы между животным инстинктом совокупления ичеловеческим чувством, и даже Дени Дидро, понимая эту разницу, рассуждая олюбви, постоянно подчеркивает ее эстетически-физиологическую ееобусловленность.

Взгляд на любовь в немецкойклассической философии.

Все четыре классика немецкогоидеализма конца XVIII - первой трети XIX веков - Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель- выразили свое определенное философское отношение к проблеме любви.

Иммануил Кант прежде всегопровел различие между “практической” любовью (к ближнему или к богу) и любовью“патологической” (то есть чувственным влечением). Он стремится утвердитьчеловека как единственного законодателя своей теоретической ипрактической деятельности, а потому Кант занял достаточно трезвую позицию ввопросах отношений между полами, соответствующую его скептическимпредставлениям об окружающем мире и подкрепленную холодными наблюдениямиодинокого холостяка. В “Метафизике нравов” (1797) Кант рассматривает явлениелюбви с этической точки зрения и только. “Любовь мы понимаем здесь не какчувство (не этически), то есть не как удовольствие от совершенства другихлюдей, и не как любовь-симпатию; любовь должна мыслиться как максимаблаговоления (практическая), имеющая своим следствием благодеяние.”Следовательно, по Канту, любовь к человеку противоположного пола и “любовь кближнему, хотя бы он заслуживал мало уважения” фактически одно и то же. Этодолг, моральное обязательство, и только.

Канту представляется, чтотам, где есть любовь, не может быть равного отношения между людьми, ибо тот,кто любит другого (другую) больше, чем тот (та) его, невольно оказывается состороны партнера, чувствующего свое превосходство, менее уважаемым. Кантуважно, чтобы между людьми всегда оставалась дистанция, иначе пострадают ихличности с присущей им самостоятельностью. Беззаветная отдача в любви для Кантавещь недопустимая. По ином быть и не может, ибо любовь - это долг, хотя идобровольная, но обязанность человека. Неудивительно, что Кант и бракрассматривает лишь как вариант обоюдных обязанностей при заключении юридическойсделки: это личностное и вещественное право на “естественное использование(представителем) одного пола половых органов другого пола” ради получениянаслаждения. И только официальная церемония брака и его юридическое оформлениепревращают чисто животное в собственно человеческое.

Иоганн Готлиб Фихте не принялтрезвую и расчетливую теорию Канта и рассуждает о любви как об объединении “Я”и “Не Я” - двух противоположностей, на которые сперва разделяется мироваядуховная сила, чтобы потом вновь устремиться к воссоединению с самой собой.Позиция Фихте весьма жесткая: несмотря на то, что брак и любовь - это не одно ито же, но не должно быть брака без любви и любви без брака. В сочинении “Основыестественного права на принципах наукочтения” (1796) философ создает установкуединства физиологического, морального и юридического в отношениях между полами.Причем мужчине приписывается полная активность, а женщине - абсолютнаяпассивность - в постели, в быту, в юридических правах. Женщине не следуетмечтать и о чувственно-эмоциональном счастье. Покорность и послушание - вот чтоуготовил ей Фихте. Будучи радикал-демократом, философ всей своей радикальностипридает сугубо мужской характер, давая этому философское объяснение, основанноена строении всего мира: “Разуму свойственна абсолютная самодеятельность, астрадательное состояние ему противоречит и целиком его оттесняет.” Где “разум”- синоним мужского начала, а “страдательное состояние” - женского.

Фридрих Шеллинг, провозгласивлюбовь “принципом наивысшей значимости”, в противовес Фихте признаетравноправие двух полов в любви. С его точки зрения, каждый из них в равной мереищет другого, чтобы слиться с ним в наивысшем тождестве. Отвергает Шеллинг имиф о существовании “третьего пола”, который объединял в себе и мужское, иженское начало, ибо если каждый человек ищет уготовленную ему партнершу, то приэтом он не может оставаться целостной личностью, а является лишь “половинкой”.В любви каждый из партнеров не только обуреваем желанием, но и отдает себя, тоесть стремление к обладанию переходит в жертвенность, и наоборот. Эта двойнаясила любви способна победить ненависть и зло. По мере эволюции Шеллинга егопредставления о любви становятся все более мистическими.

Георг Вильгельм ФридрихГегель решительно отвергает всякий мистицизм в любви. В его понимании, Субъектищет в любви самоутверждение и бессмертие, а приближение к этим целям возможнотолько тогда, когда Объект любви достоин Субъекта по своей внутренней силе ивозможностям и равен ему. Только тогда любовь обретает жизненную мощь,становится проявлением жизни: с одной стороны, любовь стремится к овладению игосподству, но преодолевая противоположность субъективного и объективного,возвышается к бесконечному.

Гегель рассматривает функцию,связывающую мужчин и женщин через призму феноменологии духа: “Отношение мужа ижены есть непосредственное познавание себя одного сознания в другом ипознавание взаимной признанности.” Это пока только природное отношение, котороестановится нравственным только через наличие детей, и тогда связь окрашиваетсячувствами взаимного умиления и благоговения.

Подобно Фихте, Гегельзащищает принцип неравенства мужа и жены в браке: мужчина “как гражданинобладает сознающей себя силой всеобщности, он этим приобретает себе правовожделения и в то же время сохраняет себе свободу от него.” Женщине в такомправе отказывается. Ее удел - семья. Таким образом фиксируется природнаяпротивоположность двух полов.

В зрелой философской системеГегеля проблемы любви и семьи затрагиваются в “Философии права” и в “Лекциях поэстетике”.

В философской концепции праваГегель говорит о том, что брак призван поднять отношения между полами науровень “нравственно сознающей себя любви”. Брак - это “правовая нравственнаялюбовь”, которая полностью исключает неверность. Это духовное единениесупругов, которое стоит “выше случайности страстей и временного каприза.” Вбраке страсть - это даже помеха, а потому она не желательна. Трезваярассудительность Гегеля проявляется в его философской позиции: “Различие междумужчиной и женщиной таково же, как различие между животным и растением:животное более соответствует характеру мужчины, а растение - женщины.” Такоепонимание оказывается очень удобным, особенно для мужчин.

Понимание Гегелем любви в“Лекциях по эстетике” резко отличается от только что приведенных размышлений.Он отличает теперь подлинную любовь как глубоко индивидуализированное обоюдноечувство от любви религиозной и от стремления к наслаждениям, выше которых нисредневековые, ни античные философы не поднимались. “Потеря своего сознания вдругом, видимость бескорыстия и отсутствие эгоизма, благодаря чему субъектснова находит себя и приобретает начало самостоятельности; самозабвение, когдалюбящий живет не для себя и заботится не о себе - это и составляетбесконечность любви.” Примечательно и то, что в этом труде Гегель отказываетсяот стереотипа о неравноправии полов и говорит о том, что женщина в любви - далеко не “растение”, а мужчина - не “животное”. “Любовь прекраснее всего вженских характерах, ибо в них преданность, отказ от себя достигает наивысшейточки,”-писал философ, признавая эстетическое превосходство женщины в любви.

Гегелевское понимание любвинельзя трактовать однозначно, ибо с возрастом его мировоззрение радикальноизменяется. Зрелые работы философа представляют наиболее полные и рациональныепредставления о мире, человеке и его душе.

Школу гегелевского пониманиячеловеческих отношений прошел и немецкий материалист середины XIX века Людвиг Фейербах.Он попытался создать учение о морали, полностью основанное на принципахбиопсихической чувственности. Поэтому он считает, что “половое отношение можнопрямо характеризовать как основное нравственное отношение, как основу морали”.Поэтому и его этика ориентируется прежде всего на достижение чувственногосчастья. Фейербахова любовь - и символ единства человека с человеком, истремление людей к совершенству. Здесь соединены объективное и субъективное,познавательное и предметное. Такое расширенное представление позволяетФейербаху превратить “любовь” в главную социологическую категорию. Онобожествляет самого человека и отношения людей между собой, выводя этиотношения из потребности “Я” и “Ты” друг в друге, их взаимонуждаемости в смыслеполовой любви. И только на это наслаиваются все остальные производныепотребности людей в общении и совместной деятельности. Фейербах отрицаетпервостепенную значимость личности, считая, что она слаба и несовершенна. Итолько “муж и жена, соединившись, представляют собой совершенного человека”, тоесть любовь сильна, бесконечна, вечна и делает людей полноценными.

Людвиг Фейербах ярко показалвеличие здоровой и безбрежной человеческой страсти, полностью отрицаявозможность построения иллюзий на этот счет. Он убедительно очертил значениеобщечеловеческих моральных ценностей. И поставил человека, его потребности,стремления и чувства в центр философии.

Новое время принесло новыетенденции в развитие философии в целом. В наследии мыслителей XVII -XIX вв.важнее всего его общечеловеческое, гуманистическое содержание. Любовь как жаждуцелостности (хотя и не только в это

м аспекте) утверждают в своемтворчестве большинство философов Нового времени, не повторяя в своих аргументахни древних, ни друг друга, они находят в ней все новые и новые черты, исследуютоттенки человеческой страсти, одни, углубляясь в частности, другие - обобщая.

Заключение.

Любовь как высшеечеловеческое чувство - это часть жизни любого из нас. И думаю, что каждыйсогласится с высказыванием Ван Гога, который говорил: “Я - человек, и человексо страстями. Я не могу жить без любви… иначе я замерзну и превращусь вкамень.” Так говорил великий художник о любви к женщине. Проблемавзаимоотношений между двумя полами являлась одной из ведущих тем философииразличных эпох, причем каждая из них вносила свои концептуальные новшества в еепонимание и оценку.

Так, античные философы несомневались в могуществе и силе любви. Однако она мнилась как некий вселенскийдар, некое космическое чувство, способное порождать в равной степени как добро,так и зло. Любовь рассматривалась не столько как факт личной жизни, сколько какуниверсальный космический процесс, в котором человек участвует, но не играетрешающей роли. Брак же мужчины и женщины рассматривался как соединение двух противоположныхполисов (по аналогии с процессами, происходящими в природе, где каждое явлениесчиталось либо мужским, либо женским началом, а их соединение - гармонией),каждый из которых выполнял свою функцию, откуда и произошла идея о неравенствемужчины и женщины в любовных отношениях.

Для средневековья жехарактерно вообще пренебрежительное отношение к эротической любви. И сочиненияАврелия Августина появились в эпоху, когда женщина рассматриваетсяхристианством как “врата адовы”, “сосуд соблазна” и виновницей Адамовапрегрешения. Для верующего мыслителя средних веков любовь к женщине - этоугроза спасению души, самому великому долгу христианина. Любовь к Богу,противостоит эротической любви во всех ее отношениях. Однако на позднем этаперазвития христианства любовь мужчины и женщиныосознается неотъемлемым и прекрасным свойством человеческой природы, котороедостойно уважения, но лишь под прикрытием целомудрия и с целью создания семьи.

Эпоха Ренессансастала переходным этапом между философией христианства и Нового времени. Дляэтого периода характерны попытки вернуть эротической любви ее права,притесненные божественным авторитетом. Стремление к удовлетворению наслаждений,названными проявлениями человеческой Природы, рассматривалось в качествеосновного смысла любви.

Эпоха Новоговремени, впитав в себя опыт предыдущих исторических этапов развитиячеловеческой мысли, породила целую плеяду философов, каждый из которых высказалсвою оценку сущности любви между мужчиной и женщиной. Каждая из философскихконцепций глубоко индивидуальна, однако их всех объединяет общая идеяантропоцентризма, ставшая ведущим мотивом всей идеологии Нового времени.

Обнаженность и отчуждение. Философское эссе о природе человека Ивин Александр Архипович

13. Любовь к истине

13. Любовь к истине

Естественно начать обсуждение любви к истине с попытки прояснить само понятие истины.

Это понятие является одним из наиболее важных не только в философии, но и в обычной жизни. Одновременно оно относится к понятиям, вызывающим ожесточенные споры.

Лучше всего проиллюстрировать расхождения в истолковании истины на самом, казалось бы, простом и прозрачном примере – на понятии научной истины. И если окажется, что даже в науке, занятой, как принято думать, исключительно поисками истины и не отвлекающейся ни на что другое, нет однозначности в понимании того, что такое истина, тем более такой однозначности не следует ожидать в других областях. Особенно в тех, в которых непосредственно затрагиваются чувства и интересы человека или социальных групп.

Пусть это не покажется удивительным, но в философии науки иногда высказывается мнение, что описание научных теорий и их развития вполне может обойтись – а, может быть, даже должно обходиться – без понятия истины.

Истина в ее обычном понимании несет в себе некоторое абсолютное содержание: истинное однажды остается истинным во все времена. Но наука дает только проблематичное знание, которое со временем неизбежно будет пересмотрено, изменено и уточнено. Как можно в таком случае использовать понятие истины?

Замена одних научных теорий другими, более совершенными теориями, все возрастающая детализация и углубляющееся понимание мира иногда истолковываются как процесс постепенного, но никогда не завершающегося (как иногда выражаются, асимптотического) приближения к истине. Но подобное понимание делает процесс развития науки направленным к некоторой цели и придает эволюции науки неприемлемый для нее телеологический характер.

«Действительно ли мы должны считать, – задается вопросом американский историк и философ науки Т. Кун, – что существует некоторое полное, объективное, истинное представление о природе и что надлежащей мерой научного достижения является степень, с какой оно приближает нас к этой конечной цели? Если мы научимся замещать «эволюцию к тому, что мы надеемся узнать», «эволюцией от того, что мы знаем», тогда множество раздражающих нас проблем могут исчезнуть» . Кун высказывает предположение, что проблема индукции (умозаключений, дающих только вероятные, проблематичные заключения), давно вызывающая острые споры, внутренне связана с истолкованием науки как деятельности, направленной к определенной и, в общем-то, никогда не достижимой цели.

Гарантию того, что список проблем, решаемых наукой, и точность решений отдельных проблем будет все более возрастать, Кун ищет не в стремлении науки к истине, а в особенностях сообщества ученых, занимающихся научными исследованиями в данной области знания. «По крайней мере, природа сообщества обеспечивает такую гарантию, если есть вообще способ, которым она может быть обеспечена. Какой критерий может быть вернее, чем решение научной группы?» . Наука не нуждается в прогрессе иного рода. «Мы можем для большей точности отказаться здесь от дополнительного предположения, явного или неявного, что изменения парадигмы (образцовой теории) ведут за собой ученых и студентов и подводят их все ближе и ближе к истине» .

В своей книге о развитии научных теорий Кун употребляет термин «истина» только в цитате из Ф. Бэкона. И даже здесь этот термин используется только как источник убеждения ученого, что несовместимые правила научной деятельности не могут сосуществовать, за исключением периода научной революции, когда главная задача ученых как раз и состоит в упразднении всех наборов правил, кроме одного.

Сопоставляя свое не телеологическое видение развития науки с теорией эволюции Дарвина, Кун замечает, что понятиям «эволюция», «развитие» и «прогресс» можно придать смысл при отсутствии определенной цели. Современное научное знание является чистым результатом постепенного отбора. Последовательные стадии в этом процессе развития знаменуются возрастанием конкретности и специализации. «И весь этот процесс может совершаться, как мы сейчас представляем биологическую эволюцию, без помощи какой-либо общей цели, постоянно фиксируемой истины, каждая стадия которой в развитии научного знания дает улучшенный образец» .

Американский специалист по философии науки Л. Лаудан одной из главных характеристик науки считает непрерывный рост знания. Прогресс науки предполагает постановку и решение проблем. Определяя науку как деятельность по решению проблем, Лаудан интерпретирует ее развитие как возрастание способности исследовательских программ к решению эмпирических и теоретических проблем. Если научное исследование описывается в терминах решения проблем, в использовании понятия истины нет необходимости. Лаудан не отрицает существования истины, но, подобно Куну, полагает, что введение этого понятия порождает целый ряд запутанных вопросов.

Идея, что развитие науки допускает описание, не использующее понятия истины, является, таким образом, достаточно распространенной. В связи с тем, что с введением истины как цели научного познания в науку вводится чуждый для нее момент телеологии, можно предположить, что прогресс науки вообще следует описывать без ссылки на истину как цель научного познания.

И, тем не менее, понятие истины постоянно используется как в самой науке, так и в философии науки. Это показывает, что роль данного понятия в научном познании остается пока не особенно ясной.

Принято считать, что истина является свойством высказываний. Например, высказывание «Снег бел» является истинным, в то время как высказывание «Снег черный» ложно. Точнее говоря, истина обычно рассматривается как свойство тех мыслей, или суждений, которые выражаются высказываниями. Истина неприложима к понятиям, представлениям, образам и т. п.

Сопоставление понятия истины с понятием (позитивной) ценности показывает, однако, что истина представляет собой не свойство высказывания, а отношение между высказыванием и сопоставляемым с ним фрагментом действительности. Отношением, а не свойством, является и ценность. В обычном употреблении истина и (позитивная) ценность асимметричны. Если высказывание, сопоставляемое с действительностью, соответствует ей, то свойство быть истинным приписывается высказыванию. Когда реальность соответствует высказыванию (тому стандарту, который выражается им), (позитивная) ценность приписывается самому фрагменту реальности, а не высказыванию.

Чтобы не усложнять язык, будем, как обычно, говорить, что высказывания являются теми объектами, которые способны быть истинными.

Истинными или ложными могут быть не все высказывания, а только те, которые относятся к так называемому «пассивному употреблению языка». Вопрос о возможных употреблениях языка требует, однако, более подробного обсуждения. Это тем более необходимо, что этот вопрос касается не только понятия истины, но и рассматриваемого позднее понятия ценности.

Язык пронизывает человеческую жизнь, и он должен быть таким же богатым, как и она. С помощью языка мы можем не только описывать самые разные ситуации, но и оценивать их, отдавать команды, предостерегать, обещать, формулировать нормы, молиться, заклинать и т. д.

Можно ли перечислить все те задачи, которые человек решает посредством языка? Какие из употреблений, или функций, языка являются основными, а какие вторичными, сводимыми к основным? Как ни странно, эти вопросы встали только в начале прошлого века.

В числе употреблений языка особое место занимает описание – высказывание, главной функцией которого является сообщение о реальном положении вещей и которое является истинным или ложным.

Описание, соответствующее действительности, является истинным. Описание, не отвечающее реальному положению дел, ложно. К примеру, описание «Сажа черная» является истинным, а описание «Кислород – металл» ложно. Иногда допускается, что описание может быть неопределенным, лежащим между истиной и ложью. Неопределенными являются, в частности, многие описания будущего («Через год в этот день будет пасмурно» и т. п.). Иногда в описаниях используются слова «истинно», «верно», «на самом деле» и т. п.

Долгое время считалось, что описание – это единственная функция языка или, во всяком случае, та его функция, к которой может быть сведено любое иное его употребление. Предполагалось, что любое грамматически правильное повествовательное предложение является описательным и, значит, истинным или ложным. Как оказалось при более внимательном анализе, описание, несмотря на всю его важность, – не единственная задача, решаемая с помощью языка. Оно не является даже главной его задачей. Перед языком стоят многие задачи, не сводимые к описанию.

В 20-е гг. прошлого века Ч. Огден и А. Ричардс написали книгу, в которой привлекли внимание к экспрессивам – выражениям с помощью языка разного рода чувств – и убедительно показали, что эмотивное (выражающее) употребление языка, не сводимо к его обозначающему, описательному значению. Фразы «Сожалею, что разбудил вас», «Поздравляю вас с праздником» и т. п. не только описывают состояние чувств говорящего, но и выражают определенные психические состояния, связанные с конкретной ситуацией.

Например, я вправе поздравить вас с победой на соревнованиях, если вы действительно победили и если я на самом деле рад вашей победе. В этом случае поздравление будет искренним, и его можно считать истинным, т. e. соответствующим внешним обстоятельствам и моим чувствам. Если же я поздравляю вас с тем, что вы хорошо выглядите, хотя на самом деле вы выглядите неважно, мое поздравление неискренне. Оно не отвечает реальности, и если я знаю об этом, то не соответствует и моим чувствам. Такое поздравление вполне можно оценить как ложное. Ложным было бы и поздравление вас с тем, что вы открыли всемирный закон тяготения: всем, в том числе и вам, заведомо известно, что это не так, и поздравление звучало бы насмешкой.

Особое значение для разработки теории употреблений языка имели идеи английского философа Дж. Остина. Он, в частности, привлек внимание к тому необычному факту, что язык может напрямую использоваться для изменения мира.

Именно эта задача решается, к примеру, выражениями, названными Остином декларациями: «Назначаю вас председателем», «Ухожу в отставку», «Я заявляю: наш договор расторгнут», «Обручаю вас» («Объявляю вас мужем и женой») и т. п. Декларацию можно определить как высказывание, меняющее существовавшее до его произнесения положение вещей.

Когда, допустим, я успешно осуществляю акт назначения кого-то председателем, он становится председателем, а до этого акта он не был им. Если успешно выполняется акт производства в генералы, в мире сразу же становится одним генералом больше. Когда футбольный арбитр говорит: «Вы удаляетесь с поля», игрок оказывается вне игры, и она, по всей очевидности, меняется.

Декларации явно не описывают некоторую существующую ситуацию. Они непосредственно меняют мир, а именно мир человеческих отношений, и делают это самим фактом своего произнесения. Очевидно, что декларации не являются истинными или ложными. Они могут быть, однако, обоснованными или необоснованными (я могу назначить кого-то председателем, если у меня есть право сделать это).

Еще одно употребление языка – нормативное. С помощью языка формулируются нормы, посредством которых говорящий хочет добиться того, чтобы слушающий выполнил определенные действия. Нормативные высказывания, называемые также «деонтическими» или «прескриптивными», обычно противопоставляются описательным высказываниям, именуемым иногда «дескриптивными».

Норма (нормативное, или деонтическое, высказывание) – высказывание, обязывающее, разрешающее или запрещающее что-то сделать под угрозой наказания.

Нормы чрезвычайно разнообразны и включают команды, приказы, требования, предписания, законы, правила и т. п. Примерами могут служить выражения: «Прекратите говорить!», «Старайтесь приносить максимум пользы как можно большему числу людей», «Следует быть стойким» и т. п. Нормы, в отличие oт описаний, не являются истинными или ложными, хотя могут быть обоснованными или необоснованными.

Язык может использоваться также для обещаний, т. е. для возложения на себя говорящим обязательства совершить в будущем какое-то действие или придерживаться определенной линии поведения. Обещаниями являются, к примеру, выражения: «Обещаю вести себя примерно», «Клянусь говорить правду и только правду», «Буду всегда вежлив» и т. п. Обещания можно истолковать как нормы, адресованные говорящим самому себе и в чем-то предопределяющие его поведение в будущем. Как и все нормы, обещания не являются истинными или ложными. Они могут быть обдуманными или поспешными, целесообразными или нецелесообразными и т. п.

Язык может использоваться также для оценок. Последние выражают положительное, отрицательное или нейтральное отношение субъекта к рассматриваемому объекту или, если сопоставляются два объекта, для выражения предпочтения одного из них другому.

Оценками являются, к примеру, выражения: «Хорошо, что свет распространяется прямолинейно», «Плохо, когда нет условий для демократических выборов», «Лучше начать экономические реформы раньше, чем опоздать» и т. п. Оценки столь же фундаментальны и ни к чему не сводимы, как и описания. Однако в отличие от описаний они не являются истинными или ложными.

Имеется, таким образом, большое число разных употреблений языка: сообщение о положении дел (описание), попытка заставить что-либо сделать (норма), выражение чувств (экспрессив), изменение мира словом (декларация), принятие обязательства что-то сделать (обещание), выражение позитивного или негативного отношения к чему-то (оценка) и др.

Австро-английский философ Л. Витгенштейн полагал даже, что число разных употреблений языка (разных «языковых игр», как он говорил) является неограниченным.

Как можно было бы привести многообразные употребления языка в систему? Можно ли выделить какие-то употребления языка в качестве основных и установить их связь со всеми иными его употреблениями?

В рамках лингвистики была разработана так называемая «теория речевых актов», представляющая собой упрощенную классификацию употреблений языка (Дж. Остин, Дж. Сёрль, П. Стросон и др.) . Эта теория сыграла большую роль в исследовании употреблений языка. Вместе с тем сейчас она представляется уже не особенно удачной. В ней пропускается целый ряд фундаментальных употреблений языка (оценки, выражения языка, внушающие какие-то чувства, и др.), не прослеживаются связи между разными употреблениями языка, не выявляется возможность редукции одних из них к другим и т. д.

С точки зрения логики, теории аргументации и философии науки важным является, прежде всего, проведение различия между двумя основными употреблениями языка: описанием и оценкой. В случае первого отправным пунктом сопоставления высказывания и действительности является реальная ситуация и высказывание выступает как ее описание, характеризуемое в терминах понятий «истинно» и «ложно». При второй функции исходным является высказывание, выступающее как стандарт, перспектива, план, Соответствие ситуации этому высказыванию характеризуется в терминах понятий «хорошо», «безразлично» и «плохо».

Описание и оценка являются двумя полюсами, между которыми имеется масса переходов. Как в повседневном языке, так и в языке науки есть многие разновидности и описаний, и оценок. Чистые описания и чистые оценки довольно редки, большинство языковых выражений носит двойственный, или «смешанный», описательно-оценочный характер.

Все это должно учитываться при изучении множества «языковых игр», или употреблений языка. Вполне вероятно, что множество таких «игр» является, как считал Витгенштейн, неограниченным. Нужно учитывать, однако, то, что более тонкий анализ употреблений языка движется в рамках исходного и фундаментального противопоставления описаний и оценок и является всего лишь его детализацией. Она может быть полезной во многих областях, в частности в лингвистике, но лишена, вероятнее всего, интереса в логике, в теории аргументации и др.

Оректив – высказывание, используемое для возбуждения чувств, воли, побуждения к действию. Орективами являются, к примеру, выражения: «Возьмите себя в руки», «Вы преодолеете трудности», «Верьте в свою правоту и действуйте!» и т. п.

Частным случаем оректического употребления языка может считаться так называемая нуминозная функция – зачаровывание слушателя словами (заклинаниями колдуна, словами любви, лести, угрозами и т. п.).

Для систематизации употреблений языка воспользуемся двумя оппозициями. Противопоставим мысль – чувству (воле, стремлению и т. п.), а выражение определенных состояний души – внушению таких состояний. Это даст простую систему координат, в рамках которой можно расположить все основные и производные употребления языка.

Описания представляют собой выражения мыслей, экспрессивы – выражения чувств. Описания и экспрессивы относятся к тому, что может быть названо пассивным употреблением языка и охарактеризовано в терминах истины и лжи. Оценки и орективы относятся к активному употреблению языка и не имеют истинностного значения.

Нормы и представляют собой частный случай оценок, нормы – это оценки, сопровождаемые угрозой наказания (санкцией), если оцениваемое позитивно положение вещей не будет реализовано. Обещания – частный, или вырожденный, случай норм это нормы, алресованные говорящим самому себе. Декларации являются особым случаем магической функции языка, когда он используется для изменения мира человеческих отношений. Как таковые декларации – это своего рода предписания, или нормы, касающиеся поведения людей. Обещания представляют собой особый случай постулативной функции, охватывающей не только обещания в прямом смысле этого слова, но и принятие конвенций, постулатов вновь вводимых теорий и т. п.

Имеются, таким образом, четыре основных употребления языка: описание, экспрессив, оценка и оректив, а также целый ряд промежуточных его употреблений, в большей или меньшей степени тяготеющих к основным: нормативное, магическое, постулативное и др.

Теперь, после краткого экскурса в теорию возможных употреблений языка, можно вернуться к теме истины и провести различие между классическим и неклассическими пониманиями истины.

Принято проводить различие между природой истины и критерием истины. Природа истины – это вопрос о том, в чем сущность истины и как можно определить понятие истины. Критерии истины касаются того, как устанавливается истинность высказываний разного типа, начиная с эмпирических констатаций и кончая абстрактными теоретическими высказываниями, принципами математики и законами логики.

Хорошо известны три традиционные теории, претендующих на раскрытие природы истины: истина как соответствие (корреспонденция), истина как согласие (когеренция) и истина как полезность. У каждой из этих теорий есть разнообразные модификации.

Согласно теории корреспонденции высказывание является истинным, если оно соответствует описываемой ситуации, т. е. представляет ее такой, какой она является на самом деле.

Например, высказывание «Металлы проводят ток» истинно, поскольку все металлы на самом деле проводят электрический ток; высказывание же «Металлы не пластичны» ложно, так как в действительности все металлы пластичны.

Понятие истины как корреспонденции является конкретизацией более общего понятия адекватности на случай описательных высказываний.

Представление о мире адекватно, если оно соответствует тем вещам, к которым оно относится; средство адекватно, когда оно действительно способствует достижению цели; оценка адекватна, если она согласуется с принятыми в данной области стандартами оценивания или если осуществляемые на ее основе действия приносят желаемый результат.

Понятие адекватности шире понятия истины: истина характеризует лишь описательные высказывания; адекватными способны быть как описания, так и оценки, орективы и даже действия человека.

Истолкование истинности как соответствия мысли действительности восходит еще к античности и обычно называется классической концепцией истины. Все иные понимания истины именуются неклассическими.

Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, писал Платон, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе – лжет. Так же истолковывал истину Аристотель: «… Истину говорит тот, кто считает разъединенное разъединенным, а связанное – связанным, а ложное – тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит с вещами» . Иногда классическое определение истины называется «аристотелевским», что не вполне точно.

Истина как корреспонденция объективна и существует вне и независимо от человека и его намерений, от того, признается она в определенный период времени или нет.

Согласно теории когеренции истина представляет собой систематическое согласие выдвинутого положения с уже принятыми утверждениями.

Такое согласие сильнее логической непротиворечивости: не всякое высказывание, не противоречащее ранее принятым высказываниям, может быть отнесено к истинным. Истинно только положение, являющееся необходимым элементом систематической, целостной концепции. «Целостность» обычно понимается так, что из нее нельзя удалить, без ее разрушения, ни одного элемента.

Строго говоря, при таком истолковании истины, если оно проводится последовательно, истина оказывается характеристикой, прежде всего, самой «целостности», а не ее отдельных элементов. «Целостность» приобретает при этом абсолютный характер: она не оценивается с точки зрения соответствия ее чему-то иному, например, внешней реальности, но придает входящим в систему высказываниям ту или иную степень истинности. При этом степень истинности высказывания зависит только от его вклада в систематическую согласованность элементов «целостности».

Теория когеренции отправляется от важной черты всякого знания, и в первую очередь научного, – его системности. В науке систематизированное знание приобретает форму научной теории. Допустимо предположить, что новое положение, позволяющее придать теории большее внутреннее единство и обеспечить более ясные и многообразные ее связи с другими, заслуживающими доверия теориями, может оказаться истинным также в классическом смысле.

В математике и логике, не имеющих непосредственной связи с опытом, такое предположение является обычным. В этих дисциплинах истина как согласование нового положения с уже принятыми утверждениями оказывается важным рабочим инструментом. Большинство «логических» и «математических истин» никогда не выходит за пределы согласования их с уже принятыми логическими и математическими теориями и теми критериями, по которым оцениваются последние.

Иначе обстоит дело с теориями, лежащими за пределами формальных наук. Эти теории ценны лишь постольку, поскольку они согласуются с наблюдаемыми фактами. Единственным источником истины здесь является опыт. Внутренняя согласованность высказываний таких теорий оказывается только вспомогательным средством. Его эффективность во многом зависит от степени абстрактности как самой теории, так и новых, вводимых в нее положений.

«Всеобщее согласие или же согласие большинства, – пишет французский экономист М. Алле, – не может рассматриваться в качестве критерия истины. В конечном счете существенным условием прогресса науки является полное подчинение урокам опыта, единственного реального источника нашего знания. Нет, и не может быть, другого критерия истинности теории, кроме ее более или менее полного соответствия конкретным явлениям» .

В этом противопоставлении внутренней согласованности (когеренции) и соответствия опыту (корреспонденции) можно было бы подчеркнуть слова «в конечном счете». Опыт действительно является источником научного знания. Но далеко не всегда новую, и тем более абстрактную, гипотезу удается непосредственно сопоставить с эмпирическими данными. В этом случае ее согласие с другими утверждениями теории, в рамках которой она выдвинута, значение гипотезы в систематизации и прояснении связей этой теории с другими, хорошо обоснованными теориями, вполне может играть роль вспомогательного определения истины.

Между формальными науками и науками, не относящимися к формальным, нет четкой границы. Не случайно «чистую математику» обычно противопоставляют «прикладной математике». В логике ситуация еще сложнее, поскольку даже «чистая логика» слагается из множества конкурирующих между собой концепций.

В формальных науках истина понимается, прежде всего, как когеренция. В тех разделах наук, которые близки формальным наукам, истина как корреспонденция тоже зачастую уходит на второй план, уступая место истине как когеренции.

Согласно прагматической теории, высказывание истинно, если оно работает, является полезным, приносит успех. Эта теория истины, предложенная американским философом и логиком Ч. Пирсом в конце XIX в., позднее разрабатывалась У. Джеймсом, Дж. Дьюи и др. «Работоспособность идеи», или ее полезность, истолковывалась по-разному.

Рациональный смысл некоторого слова или выражения постигается, полагал Пирс, исключительно через его возможные последствия для реального жизненного поведения. Наши верования являются для нас правилами возможного действия. Постижение объекта – это уяснение возможных практических последствий его применения. Истинными являются идеи, подтверждаемые практическими результатами. Последние никогда не являются, однако, окончательными или абсолютными. Пирс определял истину также как то, что является ясным, отчетливым, неопровержимым на данной стадии исследований. Истинность при таком определении оказывается условием практической полезности, характеризующей значение истины, ее надежность. Истина относительна, изменение практики требует постоянного обновления истины.

Пирс не сводил, таким образом, истину напрямую к полезности, а, скорее, выдвигал методологическое требование рассматривать истину как нечто совершаемое. Критерием истины является соответствие опыту, но опыту, открытому в будущее и учитывающему практические следствия и возможные приложения идей. Это понимание естественным образом вытекало из представления Пирса, что философия должна быть не абстрактным размышлением о первых началах бытия и познания, а общим методом решения тех проблем, которые встают перед людьми в различных жизненных («проблематических») ситуациях, в процессе практической деятельности, протекающей в непрерывно меняющемся мире. Идеи, понятия и теории – лишь инструменты, орудия или планы действия. Их значение сводится к возможным практическим последствиям.

Выражение «истина как полезность» огрубляет, таким образом, истолкование истины Пирсом. Можно, однако, отметить, что позднее Дьюи, развивавший идеи Пирса, прямо заявлял: «… истина определяется как полезность…» .

Если наука рассматривается в статике, как нечто уже сложившееся и подлежащее оценке, то ни в какой теории истины, кроме классического определения истины как соответствия утверждений описываемым ими фактам, нет необходимости. Но когда научное познание берется в динамике и учитывается то обстоятельство, что это познание по самой своей сути является бесконечным предприятием, могут использоваться различные вспомогательные истолкования истины. Неизбежность использования последних диктуется и тем, что не только научные теории различаются степенью своей абстрактности, отдаленности от эмпирической реальности, но и в рамках конкретных научных теорий имеются утверждения, вообще не допускающие сопоставления с опытом и оцениваемые только косвенно, на основе их вклада в «целостность» теории, их полезности в рамках теории, их способности прояснять связи данной теории с другими принятыми теориями и т. д.

Возвращаясь к вопросу о том, можно ли описать развитие научных теорий без использования понятия истины, нужно заметить следующее.

Характерная особенность человека в том, что он ставит перед собой определенные цели и пытается найти рациональные способы их достижения. Если истина понимается как глобальная, всеподавляющая цель науки, научному познанию придается телеологический характер, Оно оказывается отправляющимся не столько от уже достигнутого, сколько движущимся к в принципе недостижимому. Такое описание развития науки можно назвать, воспользовавшись терминологий М. Вебера, «материальной рациональностью».

Наука направляется, однако, не столько абстрактной целью, лежащей в будущем, сколько тем, что уже достигнуто в прошлом: имеющимся уровнем знания, существующими аномалиями, которые еще предстоит объяснить в рамках принятой концепции, сложившимися научными коллективами, решающими стоящие перед ними проблемы, принятыми методами исследования, усвоенной манерой критики выдвигаемых концепция и т. д. Такого рода «формальная рациональность» не требует каких-либо глобальных целей, вроде «постижения истины».

И материальная, и формальная рациональность при описании развития научных теорий являются крайностями, между которыми необходимо найти золотую середину. Материальная рациональность, обычно прибегающая к понятию истины как цели науки, делает это развитие реализующим некое предназначение, и потому имеющим телеологический характер. Формальная рациональность представляет эволюцию науки как сплетение исторических случайностей и лишает исследовательскую деятельность сколько-нибудь ясного общего направления.

Те описания развития науки, которые дают Кун и Лаудан, являются формально рациональными. Эти описания обходятся без понятия истины, но являются явно неполными.

В частности, описание развития научной теории в терминах одного лишь решения научных проблем не позволяет ответить на простой, казалось бы, вопрос о селекции научных проблем. Не всякие проблемы рассматриваются наукой. Ученые не изучают, почему лебеди зеленые, почему свободно движущееся тело при отсутствии силы ускоряется, и т. п. Возникает желание ответить, что это не подлинные проблемы, потому что утверждения, поставленное в подобных утверждениях в форме вопроса, ложно, и известно, что оно ложно». Истина играет регулятивную роль в науке, и если отказаться от истины, исчезает запрет на произвольную формулировку проблем. Но в практической научной деятельности теории, ориентированные решать проблемы, относительно которых известно, что они ложны, отвергаются именно на этом основании.

В описании развития науки, не использующем понятие истины, учитывается воздействие прошлого на настоящее, но упускается не менее важное с точки зрения характера человеческой деятельности воздействие будущего на настоящее. Влияние будущего на настоящее постоянно учитывается в социальных и гуманитарных науках. Прямое или косвенное использование понятия истины в описании эволюции научных теорий как раз и относится к неизбежному влиянию будущего науки на ее настоящее.

Истина как идеал научного познания представляет собой идею регулятивного порядка. Она указывает скорее направление на цель, чем создает образ самой цели, и руководит исследователем как чувство верного направления, а не как ясный образ результата.

Самый сложный момент, связанный с истолкованием любви к истине, это – многозначность понятия истины и неясность всех трех основных его значений.

Римский прокуратор Понтий Пилат спрашивает Иисуса Христа: «Что есть истина?» И, задав вопрос, тут же отворачивается в твердой уверенности, что на этот вопрос не способен ответить не только его собеседник, но и никто другой.

Как только речь заходит об истине, приходится уточнять, что именно имеется в виду: соответствие высказанного утверждения действительности, согласие его с другими принятыми утверждениями или же полезность данного утверждения с точки зрения нашей деятельности. Истина как соответствие, истина как согласие и истина как полезность явным образом не совпадают.

Как уже говорилось, нужна иерархия этих истин, но, однако, и она не всегда помогает. К тому же во многих случаях ее просто не удается установить.

Чтобы продемонстрировать неясность классического определения истины, рассмотрим три связанные с ним проблемы: метафоричность этого определения, относительность всякой истины и связь истины со временем.

Оборот «соответствие мысли действительности» является очевидной метафорой. Мысль ничем не напоминает то реальное положение вещей, которого она касается. Это – два совершенно разных вида бытия. О каком сходстве между смыслом высказывания «Вода кипит» и кипящей водой может идти речь? Скорее всего, здесь можно усматривать только некоторое структурное сходство. Английский философ Б. Рассел полагал, в частности, что согласие мысли и действительности заключается в соответствии тех элементов, из которых состоит высказывание, тем элементам, которые образуют факт. Вряд ли, однако, такое истолкование проясняет характер соответствия, которое может существовать между бестелесной, невещественной мыслью и материальными, воспринимаемыми предметами, которых она касается.

Далее, на смену одним представлениям о мире приходят новые представления, в свете которых старые оказываются ложными. Теория Ч. Дарвина показала, что более ранние теории эволюции Э. Кювье и Ж. Б. Ламарка ошибочны; общая теория относительности А. Эйнштейна опровергла представления И. Ньютона о природе пространства и времени; современная экономическая наука выявила ограниченность и, в конечном счете, ошибочность рецептов Д. М. Кейнса по предотвращению экономических кризисов.

В свете современных концепций старые идеи оказываются сплошной цепью заблуждений. Как на смену алхимии, относящейся к псевдонаукам, могла прийти несовместимая с нею химия? Каким образом ошибочная геоцентрическая астрономия Птолемея могла дать начало гелиоцентрической астрономии Коперника?

Ответы на подобного рода вопросы требуют конкретизации классического определения истины.

Один из возможных путей такой конкретизации был намечен в средние века. Суть его – в проведении различия между абсолютной истиной и относительной истиной. Абсолютная истина – это истина в уме всезнающего и всемогущего бога. Она является вечной и неизменной. Относительная истина – это истина в уме человека, обладающего ограниченными возможностями, но пытающегося уловить божественную истину, отобразить ее хотя бы в неполной и несовершенной форме. Человек никогда не обретет абсолютно истинного знания, но он будет постепенно, хотя и неограниченно долго («до конца веков», т. е. до прекращения хода времени) приближаться к такому знанию.

Если истина, доступная человеку, относительна, то относительна и ее противоположность – заблуждение. Оно почти всегда содержит в себе зерно истины. Однако человек способен отделить верное от неверного только в процессе дальнейшего познания. И даже расставаясь со старыми, ошибочными представлениями, он приходит не к абсолютной, а только к новой относительной истине, отягощенной собственным ошибочным содержанием.

Различение абсолютной и относительной истины позволило отказаться от представления процесса познания как серии неожиданных и необъяснимых переходов от заблуждения к истине. Познание мира является цепью последовательных переходов от одних относительных, или частичных, истин к другим относительным истинам. Последние стоят все ближе и ближе к абсолютной истине, но никогда не смогут полностью совпасть с нею.

С разграничением абсолютной и относительной истины связана получившая широкое распространение в позднее средневековье теория двойственной истины. Данная теория начала складываться, когда обнаружилось, что некоторые положения философии Аристотеля противоречат догматам христианства и ислама. Это затруднение попытались преодолеть с помощью учения о разделении философских и богословских истин: истинное в философии может быть ложным в теологии, и наоборот. Теории двойственной истины придерживались Аверроэс, Иоанн Дунс Скот, У. Оккам и др. Широкое распространение учение об истинности некоторых описательных высказываний в теологии и ложности их в философии или в других областях знания получило в эпоху Возрождения. Стремясь отграничить научное исследование от теологических рассуждений, этого учения придерживался позднее Галилей. Теологические утверждения представлялись абсолютными истинами; положения философии и других областей знания мыслились как относительные истины, содержащие элемент заблуждения и требующие в силу этого дальнейшего исследования и уточнения.

В средние века теория двойственной истины истолковывалась узко, как касающаяся, прежде всего, взаимных отношений истин философии и теологии. При широком истолковании эта теория относится ко всем описаниям, независимо от области знания, в которой они получены, и говорит о том, что описательное высказывание может быть истинным при одном основании (т. е. той точке зрения, исходя из которой, что-то описывается) и ложным при другом основании.

Формально принято считать, что все описания (в отличие от оценок) имеют одно и то же основание. В этом суть требования интерсубъективности – независимости употребления и понимания описательных высказываний от лиц и обстоятельств. Реально, однако, основания, опираясь на которые, даются описания различных положений дел, могут быть разными. Переход от одной относительной истины к другой может истолковываться как смена точки зрения, с использованием которой дается описание. Новая теория – это, в первую очередь, новый ракурс видения реальности, смена оснований тех описаний, которые давались старой теорией.

Научные истины, как и все иные, носят относительный характер. Они справедливы только для своего времени и для того круга эмпирических данных, на основе которого они установлены. В процессе углубления знаний об изучаемых объектах одни из этих истин уточняются, другие превращаются в аналитические истины и теряют способность сопоставления с опытом, третьи оказываются ложными утверждениями.

«В науке понятие истины совершенно относительно, – пишет французский экономист М. Алле. – Никакая теория, никакая модель не могут претендовать на обладание «абсолютной истиной», а если бы такая и существовала, то она оставалась бы для нас недоступной. Есть модели, более или менее хорошо подтвержденные данными наблюдения. А из двух моделей «лучшей» всегда будет та, которая при именно такой степени приближения представляет данные наблюдения наиболее простым образом. Каковы бы ни были ее эмпирические подтверждения, лучшее, что можно сказать о такой теории, что «все происходит так, как если бы ее гипотезы действительно соответствовали реальной природе явлений» .

Хотя понятию истины всегда уделялось большое внимание, есть один важный вопрос, касающийся истины, который почти полностью выпадал из поля зрения современных исследователей. Это вопрос о связи истины со временем.

Известно, что как раз эта тема очень живо интересовала еще античных философов, в частности Аристотеля и стоиков.

Отсутствие внимания к временному аспекту истины во многом объясняется восходящей к Новому времени абсолютизацией истины, приданием ей вневременного или надвременного характера. Если истина, подобно числу и квадрату, стоит вне потока времени, бессмысленно задаваться вопросом, как она ведет себя в этом потоке и какие изменения она претерпевает с течением времени. Связь со временем сводится в результате к вопросу о том, в какой именно момент впервые была обнаружена истина. Для нее самой это случайный и второстепенный вопрос.

Основная задача дальнейшего изложения – дать строгое определение понятия истины для высказываний о прошлых и будущих событиях и связать обсуждение проблемы истины с проблемой детерминизма .

Вводимое далее каузальное определение истины является конкретизацией классического ее истолкования. Присоединение этого определения к комплексной теории, объединяющей логику времени и логику причинности, позволяет с помощью точных методов современной логики исследовать важный фрагмент теории истины.

В соответствии с классическим определением высказывание истинно, если оно соответствует действительности, и ложно, если оно не соответствует ей. Это определение представляет собой абстрактную схему, приложение которой в частных случаях предполагает определенную ее конкретизацию, уточнение того смысла, который вкладывается в рассматриваемом случае в идею “соответствия действительности”.

Необходимость такой конкретизации особенно наглядно проявляется при обсуждении вопросов о значении истинности высказываний о прошлых и будущих событиях, а также высказываний о ненаблюдаемых или несуществующих объектах, об изменяющихся ситуациях, о переходных состояниях и т. п. Истина состоит в соответствии мысли и действительности. Но несуществующих объектов в действительности нет. С чем же в таком случае сопоставляются утверждения о них? Является ли каждое утверждение о подобных объектах ложным? Эти и сходные вопросы энергично обсуждались в конце XIX и начале XX вв. Ф. Брентано, Г. Фреге, Б. Расселом и др.

Аналогичные вопросы возникают и в связи с высказываниями о прошлых и будущих событиях. Будущей действительности еще нет. С чем должна сопоставляться мысль о ней, и является ли всякая такая мысль ложной? Будут ли сейчас истинными высказывания “Завтра будет дождь” и “Через сто лет в это время будет идти дождь”? Как устанавливается истинностное значение подобных высказываний? С какими фрагментами настоящего они сопоставляются при этом? Прошлое также не существует наряду с настоящим и не может исследоваться независимо от него. Что позволяет нам, располагая наблюдениями, относящимися только к настоящему, судить об истинностном значении высказываний о прошлых событиях? С чем именно в настоящем сопоставляются эти высказывания?

На эти вопросы можно отвечать по-разному. В основе предлагаемого далее ответа лежит каузальное истолкование существования в прошлом и будущем. Опирающуюся на него конкретизацию классического определения истины можно назвать в соответствии с этим каузальным определением (временной) истинности.

Примем следующие положения касающиеся прошлого и будущего существования: существует в прошлом то, что имеет свои следствия в настоящем; существует в будущем то, что имеет в настоящем свою причину.

Будущее реально лишь в той мере, в какой оно может быть признано установленным, или детерминированным, причинами, имеющими место в настоящем. Ни о чем нельзя сказать с истиной, что оно случится, если сейчас не имеется причины для наступления рассматриваемого события в будущем. Утверждение “будет А” истинно в том и только том случае, если истинно утверждение “сейчас имеется причина для наступления позднее А”. Некоторое событие происходило в прошлом, если следствия его существования дошли до настоящего. То, что прошло “бесследно”, вообще не имело места. Утверждение “было А” истинно в том и только в том случае, когда истинно утверждение “сейчас имеются следствия того, что ранее было А”.

Ясно, что эта каузальная теория временного существования сводит прошлое и будущее к настоящему. Вопросы о реальности тех или иных явлений в прошлом или будущем переформулируются ею как вопросы о наличии следствий или причин этих явлений в настоящем. Она позволяет дать ясную интерпретацию оборотам типа “было, что было”, “будет, что всегда было” и т. п. Например, в соответствии с нею выражение “будет, что будет А” означает, что сейчас есть причина для того, чтобы в некоторый более поздний момент имелась причина для наступления А, оно означает, короче говоря, что имеется причина причины будущего события. Выражение “было, что было А” указывает на наличие следствия следствий А, “будет, что всегда было А” утверждает существование в настоящем причины для наступления в будущем такого момента, в который имеются следствия того, что во всякий предшествующий момент было А.

В XV в. последователи У. Оккама полагали, что фразы типа “было, что будет А”, “всегда было, что будет А” и т. п., по форме являются утверждениями о прошлом, но по смыслу они представляют собой утверждения о будущем. С точки зрения каузального истолкования этих фраз, они говорят не о прошлом и не о будущем, а только о настоящем.

Прошлое существует лишь в форме своих следствий в настоящем, поэтому изучение прошлого осуществимо только в виде исследования настоящего. Оборот “познание прошлого” метафоричен. Им предполагается, что познаваться может не только настоящее, но и прошлое, существующее как бы наряду с настоящим и допускающее анализ, независимый от анализа настоящего. Сходным образом обстоит дело и с познанием будущего. Будущие события реальны постольку, поскольку они определяются настоящими причинами, и исследование этих событии возможно лишь в форме изучения существующих их причин.